Вторник, 22.07.25, 23:34
Приветствую Вас Шпиён | RSS
|
|  |
|
|
|
|
|
Путешествие Черного Жака
| |
| коля | Дата: Пятница, 21.12.12, 12:42 | Сообщение # 6 |
 Санин
Группа: Администраторы
Сообщений: 877
Статус: Offline
| — Это коконы, — ответил я, — я читал о чем-то подобном…
— Коконы? — Перен с силой ударил один из сосудов, так что тот качнулся.
Под воздействием материнского инстинкта дрофы бились в постепенно остывающий знак, скребли его острыми когтями — представляю, насколько это было горячо, — и сходили с ума от ярости, но до нас им было не добраться.
Наверное, до моего появления они думали, что в этой части леса они полновластные хозяева, им некого опасаться, они давным-давно уничтожили всю живность. Кажется, у биологов это называется доминирующим видом.
— Слушай, давно хотел спросить, а кто ты такой? — спросил Перен.
— Я? — для значительности я немного покашлял. — Черный Жак.
— Ты ведь колдун, Жак. не так ли?
— Точно, — ответил я, — и сила моя вот здесь.
Я медленно поднял ладони и покрутил пальцами перед его лицом, демонстрируя, как отсвечивает черным магическая сила, скрытая в них.
— Так вот почему они связали твои руки. Но раз ты колдун, Жак, тогда я спокоен, уж ты-то придумаешь, как нам выбраться из этой пещеры. Колдуны вечно что-нибудь придумывают. — Перен усмехнулся и улегся на пол: — Пожалуй, я немного вздремну. Устал что-то…
Даже перед лицом смертельной опасности он выбирал бездействие, перекладывая право спасать наши жизни на меня.
И я действительно придумал. Идея моя была проста и чудовищна. Должен заметить, я никогда не отличался добротой, жестокость и хитрость были мне свойственны с самого детства, но тогда я превзошел самого себя. Впоследствии мне суждено было узнать, почему эти качества оказались настолько стойкими в моей развивающейся натуре… И план избавления от дроф, внезапно пришедший мне в голову, был частью моей истинной сущности.
Пожалуй, за всю историю своего существования в лесу дрофы никогда не встречали столь страшного для них существа, как я. Если бы они могли слагать мифы, наверное, в этих мифах я назывался бы главным духом зла. А этот день они нарекли бы днем Страшного суда. Их основной ошибкой стало то, что встали на моем пути, когда я всего лишь пытался пройти через их земли. Не знаю, чем еще можно объяснить эту дикую идею, посетившую мою голову, не знаю, как оправдать себя… Наверное, я был чрезвычайно раздражен изнасилованием, наверное, я, как всякая жертва, ненавидел своих мучительниц.
Как бы то ни было, но я принял решение поджечь пещеру. Расчет мой был простым и верным. Огненное озеро, которое я немедленно запалил, должно было пылать, не переставая, целых десять часов.
Перен вскочил на ноги, оставив всякие мысли о сне.
— Эй, — закричал он, — ты что? Решил спалить нас живьем?
— Нет, — ответил я, — я решил подпалить коконы.
Затем я ударил в земляную насыпь могучим знаком и проделал в холме новый выход, мы бросились бежать, а за нами из холма вырвался длинный язык пламени и полетели снопы жалящих искр.
Дрофы совершенно потеряли голову, они позабыли про нас, спасая своих драгоценных детенышей. Одна или две из них попытались нас схватить, но потом они заметили, что внутри холма происходит нечто жуткое, их тонкий нюх уловил запах горелой тины, и им стало уже не до нас. Движимые материнским инстинктом, они бросались прямо в полыхающее пространство пещеры, силились вытащить тяжелые коконы наружу, но те не пролезали. Часть моей дьявольской фантазии подсказала мне сделать выход недостаточно большим, такими, чтобы сосуды с детенышами невозможно было извлечь. Я бежал и бешено хохотал, по моему запачканному сажей лицу струился пот, оставляя белые дорожки. Насколько же сладким может быть чувство удовлетворенной мести1 Дрофы сгорали внутри заживо, но не могли дойти своим незрелым разумом, что пытаться спасти зародышей бесполезно. Думаю, их борьба с вездесущим и неугасимым огнем продолжалась еще очень долго, пока не догорели все до единого коконы.
Если бы со стаей была их разумная королева, может быть, нам и не удалось бы удрать, но королеву я убил… Тело лишилось головы…
Пока они пытались спасти свое отвратительное потомство, мы убежали уже очень далеко, миновали бурелом, долго бежали через глухой лес, продирались сквозь колючий кустарник — я все время опасался услышать погоню, — и добрались наконец до мест, где не ощущался даже запах болота. По сухой земле, двигаясь неуклонно на северо-запад, мы вскоре выбрались на узкую звериную тропку. К этому моменту мы оба буквально падали от усталости. Причем плотный Перен так выдохся, что опирался на меня, и я тащил «болотного извращенца», спасая его никчемную жизнь…
Кошмар четвертый
ПРОРОК ЛАТУНИЙ ЧЕТЫРНЕРИЙ
Элли плакала и просила у людоеда пощады, но он не слушал и продолжал точить нож
«Клинк клинк клинк»
Александр Волков Волшебник Изумрудного города
Ближе к вечеру тропинка немного расширилась и вывела нас к красочному домику с резным низеньким забором по периметру. Постройка настолько не вписывалась в окружающую нас атмосферу паранойи и настигающей адской погони — мы пребывали в этом состоянии долгие часы, — что я потер глаза, вообразив, что избушка и резной заборчик мне просто привиделись.
Уже начинало темнеть, нам нужно было устроиться где-нибудь на ночлег. Особенно страдал я (Перен был привычен ко всему, он многие годы провел в норе, ночуя на куче прелых листьев). К тому же дрофы почти наверняка шли по нашему следу — нам просто необходимы были укрытие и защита.
На двери избушки прикреплена была жестяная табличка «Здесь живет „п (р)прок“. Именно так. Буква „р“ написана в круглых скобочках. Если здесь живет пророк, заходить что-то не очень хотелось. Знаю я этих пророков: начнет вещать, верещать своим сипловатым натруженным баритоном, привыкшим перекрикивать шумливую паству и читать проповеди на базарных площадях. А вот если „порок“ — тогда совсем другое дело. В этом случае мы нашли подходящее для меня во всех отношениях место. Вопрос, ждущий ответа: откуда подобное местечко взялось в лесной глухомани? Впрочем, весьма вероятно, что, пока мы бежали через лесные кущи, боги направили наши стопы в нужном направлении. В конце концов, мы отмахали достаточное количество миль, чтобы наконец выбраться к следам цивилизации, и вот пожалуйте, первый ее предвестник — „порок“. Как символично.
С правой стороны от двери висел медный гонг с красочным молоточком — деревянную ручку украшали красные узоры. Зачесались руки, и появилось острое желание спереть молоточек, но я подавил в себе это паскудное чувство. Поскольку папаша мой плохо кончил, я всегда помнил о его судьбе и подавлял в себе эти гнусные, генетического свойства порывы.
Перену же, видно, было нечего терять. А может, у него вообще не было отца, который своим негативным примером мог преподать отпрыску положительный урок. Он ловко открутил молоточек и спрятал в лохмотьях. При этом болотный извращенец зацепил гонг, послышался густой и очень приятный звук: «Бу-ум».
— Повесь молоток на место, — потребовал я.
— Чего это? — Перен нахально усмехнулся. — Он мне пригодится.
— Это первый дом, который нам встретился, а ты уже успел ограбить хозяев.
— Всего-то молоток, не обеднеют, к тому же нам он нужнее… Нам пригодится оружие, еще неизвестно, кто там живет. Может, кто-нибудь жуткий…
С тех пор как мы выбрались от насильниц, мой спутник заметно оживился, его равнодушное молчание вдруг сменилось изрядной говорливостью, похоже, он приходил в себя, обретал второе рождение, меня же мучило острое чувство голода и неприязни к проклятому дрофоизвращенцу, каким мне казался этот преотвратительный Перен. Фигурка у него была довольно плотная, имелось даже отвислое брюшко, просвечивавшее белым через драную рубаху. Телосложение пленника указывало на то, что дрофы его совсем не обижали, а наоборот — лелеяли и превозносили.
Когда я проанализировал физическое состояние Перена и его функциональные позиции внутри единого сообщества дроф, мне неожиданно стало неприятно, что он так жестоко поступил с ними. Мне, понятное дело, была отвратительна сама мысль о связи с этими существами, но Перен… У меня из головы никак не шла сцена на поляне с папоротником и выражение его лица, когда он совершал развратные действия с этими существами. Он, несомненно, занимался сексом с дрофами, испытывая немалое удовольствие. А когда мы уже загубили несколько сотен детишек, сгоревших в коконах, мне в голову вдруг пришла мысль, что их папашей вполне мог оказаться Давай, который с легкостью покинул армию своих поклонниц, принеся в жертву свободе собственное потомство. Меня пробрал озноб, когда я подумал о том, что Перен совсем не протестовал против убийства родных детишек!!!
— Слушай, а тебе не приходило в голову, что это могут быть твои дети? — спросил я.
— Чего? — Перен закашлялся.
— Ничего, — спокойно сказал я, — а кто еще, по-твоему, может быть их папашей?
— На мой взгляд, папаша им вообще не нужен… Скажешь тоже…
Конечно, над этим следовало поразмыслить. Совсем не обязательно отцом крошек должен быть Перен или Дори, почивший еще до моего появления на болотах дроф, или какой-нибудь другой бедолага. Вообще-то они могли размножаться сами по себе. Я попытался вспомнить, что читал о дрофах в книге ведьм, но моя память ничего не смогла сообщить в ответ на навязчивые призывы поведать что-нибудь о размножении этой вредной феминизированной популяции особей. Они вполне могли оказаться гермафродитами и оплодотворять себя сами. Однако в природе, как правило, все четко выверено. Их обостренное половое влечение к человеческим существам мужского пола не могло быть простым проявлением животной чувственности. Наверное, ими все же руководил здоровый инстинкт размножения. В таком случае я шел рядом с отцом-героем. Перен о своих подвигах даже не подозревал, он просто шагал, высоко задрав подбородок, и живот его колыхался в такт шагам. При этом он насвистывал веселую мелодию и радовался изменениям в своей судьбе. Отвратительный жирный извращенец.
За время бегства я как-то успел свыкнуться с мыслью, что он отец загубленных крошек, и даже смог относиться к нему терпимо, но теперь Перен. ко всему прочему, оказался вором и спер красивый молоточек хозяев лесного домика.
— Слушай-ка, я вытащил тебя оттуда не для того. чтобы ты пер молотки…
— А я просил тебя меня вытаскивать?
Наш спор прервался, потому что дверь неожиданно распахнулась. На пороге стоял плотный мужчина лет сорока пяти, гигантского роста, со всклокоченной черной бородой. Контраст с его багровой физиономией составляли изящные свободные одежды и розовый женский поясок.
— Я — «пророк» Латуний Цизераний Четырнерий, — представился он тонким голосом, кивнул нам головой и сделал ладонью плавное движение. Потом его рука опустилась на отставленное в сторону бедро и уперлась в него тыльной стороной ладони, — но друзья и любовники зовут меня просто Латик.
— А… — сказал я немного ошарашенно, — я — Жак…
— Ах, какое смешное имя. — Он тоненько захихикал, прикрывая рот ладошкой, что чудовищно не соответствовало его внешности, — ну входите скорее…
Однако мы не спешили принять его предложение. Перен от изумления распахнул рот, правую руку он все еще держал за пазухой, на рукоятке украденного молотка.
— А далеко отсюда до города? — спросил я.
— До города рукой подать. — Хозяин сделал шаг в сторону, приглашая нас пройти. — Главное, хи-хи-хи, знать, в какую сторону идти, а то непременно придешь куда-нибудь не туда… Хи-хи-хи… Да входите же…
Я замешкался ненадолго, но потом отбросил всякие подозрения и шагнул в его дом. Перен последовал за мной, придерживая рукой топорщившиеся лохмотья. Пропажи хозяин дома не заметил. Думаю, взгляни он в сторону медного гонга — гостеприимства в нем изрядно бы поубавилось.
Обстановка в домике была очень приятной. Латуний вел домашнее хозяйство, как ведет его редкая хозяйка. Аккуратная светлая мебель, белоснежные занавески на окнах, плетеные коврики, живые цветы в горшочках, светлые пейзажные зарисовки в дубовых высветленных рамах. Давай воровато оглядывал обстановку. Я толкнул его в бок кулаком, и он неприязненно сощурился.
— Вам, бедняжкам, верно, негде переночевать, — озабоченно всплеснул Латуний своими большими женственными руками палача, мохнатые пальцы напоминали хорошо разваренные сардельки, — да и одеты вы что-то неважно.
Свисавшие с нас лохмотья одеждой назвать можно было, сильно покривив душой или опасаясь нас обидеть.
Увидев, что мое внимание привлекли его «колбасные» пальцы, «пророк» потер указательный и нежно проворковал:
— Мои маленькие, поросли черненьким пушком.
— Да, пушок налицо, — заметил я, после чего он погладил окладистую бороду, восприняв мое замечание буквально.
— Вы, наверно, голодны с дороги, — продолжил он причитания, — и очень устали.
— Да, хозяин, — нагло сказал Перен, — я бы съел целую тушу чего-нибудь мясного.
— Сейчас я накрою на стол, — засуетился он, громко захохотав, потом хлопнул Перена по плечу, — я сам люблю скушать целую тушу чего-нибудь мясного. Сейчас я угощу вас чем-нибудь вкусненьким.
Я, было, собрался попросить его не утруждать себя, но мой желудок поднял бунт. Тогда я покорился воле требовательной пищеварительной системы и сел за стол. Перен развалился на длинной лавке. Латуний удалился на кухоньку, откуда доносилось его тонкое фальшивое пение, и через некоторое время мой нос уловил аромат жарящегося свежего мяса.
— Нуи повезлонам, — заметил Перен, — в прежней моей жизни мне так не везло. Должно быть, это ты приносишь мне удачу…
— Не везло? — переспросил я.
— Ну да, я все время попадался. Жизни никакой не было. Бывало, захочешь что-нибудь украсть. А они уже тут как тут. То хозяева, то королевская стража. То эти… А однажды мной заинтересовалась инквизиция. Но это очень длинная история…
Пока готовились блюда, я решил обследовать избушку милейшего Четырнерия. Меня не покидало чувство, что здесь что-то не так. Это надо же иметь такое искаженное сознание, что даже изрядная гостеприимность хозяина делает меня подозрительным. Наверное, я просто очень долго шел через лес и отвык от хороших людей. Возможно, хорошие люди все же встречаются. Я прошелся по комнаткам.
— Во-во, — вкрадчиво заметил Перен, стараясь говорить как можно тише, — наверное, у него имеется что-нибудь ценное. А ты, как я погляжу, парень не промах, только прикидываешься простаком.
— Отстань к дьяволу, — попросил я.
— Ну-ну, — откликнулся Перен и спрятал молоток под край ковра.
Я наступил на что-то твердое, присел и нащупал под ковром железное кольцо крышки погреба. Откинул его в сторону и приподнял крышку. В погребе царил леденящий холод — меня окутало морозной волной. Несколько снежных вихрей поднялись оттуда и осели на ковре. Чем поддерживалась в нем минусовая температура, оставалось загадкой. Может, могучим заклинанием. Узкая лесенка вела вниз, в кромешный, пробирающий до костей сумрак. Я огляделся и приметил на подсвечнике толстую свечу.
— Дай-ка ее мне, — попросил я Перена.
— Зачем? Зажги свой магический факел.
— Давай свечу, факел вспыхивает слишком громко.
Я прислушался к пению «пророк?» Похоже, он ничего не подозревал, продолжая старательно выводить ноты какой-то незнакомой мелодии. Перен вынул из подсвечника толстую свечу и принес мне, а потом вернулся на скамью. Несмотря на свое плотное телосложение, перемещался он почти бесшумно — правильно говорят, что беспорядочная сексуальная практика способствует поддержанию хорошей физической формы.
Я поставил ногу на первую ступеньку лестницы. В ту же секунду осветившееся помещение качнулось передо мной и я едва не выронил свечу от жуткого накатившего на меня страха. На голове зашевелились волосы. Латуний продолжал петь как ни в чем не бывало. Я же быстрыми шагами спустился вниз, встал на земляной пол и постарался унять дрожь в теле. На огромных стальных крючьях висели замороженные люди. От некоторых милейший гостеприимныл «пророк» уже успел отрезать филейные части, кое-кто еще был одет, остальные обнажены и вскрыты, были тут и две болотные дрофы, обе без голов. Одно из свежих тел было наряжено в камзол королевской гвардии Тура. Тур — это же за тридевять земель отсюда, занесло же бедолагу! В ножнах торчал бесполезный меч. Я дотронулся до рукояти и с лязгом вынул оружие. Клинок уже успел примерзнуть: чтобы его извлечь, мне понадобилось легкое усилие. Добряк, видимо, подсыпал что-то в еду гостей, после чего они уже не могли сопротивляться и становились легкой добычей. Так вот почему он так скоро и с таким энтузиазмом хотел нас накормить, вот почему он с таким явным удовольствием готовил пищу, а нас предоставил самим себе. Прикрыл, значит, людоедский погребок ковром и чувствует себя спокойно. Ну со мной его гнусные номера не пройдут.
Тут я почувствовал, что у меня то ли от злости, то ли от ужаса зуб на зуб не попадает, и стремительно выбежал наверх. «Кухарка» продолжала приготовление пищи. Не было ли это мясо человечиной?! Я спрятал меч под лавку, стоявшую возле стены, аккуратно вставил свечу в подсвечник и сел за стол. Некоторое время я нервно барабанил по его гладкой полированной поверхности. Интересно, слышал ли «пророк» — людоед, как я поднимал крышку погреба. Вряд ли. Если бы слышал, он моментально примчался бы сюда и попробовал с нами расправиться.
— Спер меч? — поинтересовался Перен. — Ловко, ловко, думаешь, его удастся выгодно продать в том городишке, о котором он говорил?
— Заткнись, дружище, — попросил я.
— А что там в подполе?
— Ничего.
— Ага, ты не хочешь говорить, потому что присмотрел там себе что-нибудь. Нечего сказать — хитрец. Ну я и сам посмотрю. — Перен вскочил.
Но посмотреть, что в погребе, к своему счастью, он не успел. Из кухни появился «пророк», он посмеивался и нес в одной руке блюдо, от которого удушливый аромат мяса распространялся по комнате. Блюдо было поставлено в центр стола, затем людоед стал расставлять тарелки с овощами и прочими необходимыми составляющими богатой трапезы. Мясо было изысканно нарезано и подперчено. Перен не стал дожидаться, пока все будет расставлено по местам, и принялся энергично жевать один из кусков, а потом громко проглотил его.
Я посмотрел на него в немом ужасе, а потом выбежал на крыльцо и перегнулся через перила. Меня долго и мучительно рвало. Потом я поднял голову, повернулся и встретился глазами с Латунием — все это время он стоял у меня за спиной.
— Давно не кушал, — пожаловался я, — вот и вывернуло.
«Может быть, сойдет за оправдание?»
— Это бывает, — успокоил Латуний, — ну ничего, сейчас поешь мясца…
«Убить его сразу, пока он не успел ничего сделать?! Врезать парализующим заклятием, схватить меч и зарубить мгновенным и точным ударом слева направо, рассекающим грудь и ребра».
Правда, колдуны не пользуются холодным оружием, но ради такого случая я был не прочь изменить правилам, тем более что найденный мной в подвале меч был весьма и весьма неплох.
В конце концов дурнота начала меня отпускать, и мы смогли вернуться в дом. Латуний приглашающим жестом указал на стол.
В принципе все выглядело весьма аппетитно, исключая, разумеется, мясо.
Мои воспитательницы, правда, не гнушалась этой пищей, а Тереса даже очень любила мясцо маленьких девочек. Раз в неделю в ее меню непременно присутствовало что-то подобное.
«Ничто человеческое нам не чуждо», — гордо говорила Тереса и подмигивала мне.
Но у меня ее гастрономические изыски всегда вызывали неприятное чувство.
— Погляди-ка, как забавно, твой приятель так устал, что уснул прямо за столом, — сказал «пророк», — ну надо же. видно, долго вы шли через лес Ну садись наконец и ты, поешь.
— Сейчас сяду, — сказал я и, не спуская зоркого взгляда с Латуния, полез рукой под лавку, где шарил добрых полминуты.
— Ты ищешь меч? — поинтересовался «пророк». Я выпрямился, с неприязнью глядя в него.
— От моей стряпни еще никого не тошнило, излишнее любопытство крайне опасно для здоровья, — сказал он, вынимая меч из-за шторы.
В его крепких больших руках тонкий меч выглядел совсем маленьким.
— Опасно для здоровья есть вот это.
— Ты обижаешь меня, юноша. — Он нахмурился.
— Пошел бы ты к черту, — откликнулся я, — твоя стряпня — настоящая дрянь.
— Ах так! — Он вдруг резко выбросил вперед крепкие руки и прыгнул ко мне, проявив поразительную для такого массивного человека ловкость.
Я резко метнулся в сторону, но могучий отшельник задел меня плечом, я врезался в стену. Его пальцы вцепились в мое горло. Они оказались очень цепкими — удушающе цепкими. Затем он поволок меня к злополучному погребу.
— Ты еще слишком молод, чтобы осуждать меня, — приговаривал Латуний, — конечно, подрасти да и состариться у тебя времени уже не будет…
Я ловко вывернулся и сокрушительно ударил его заклятием огня в грудь. «Пророк» мигом потерял весь лишний вес. Полагаю, что последнее, что он услышал, был резкий свист рассекаемого воздуха. А затем людоед врезался в деревянную стену. Толстые бревна сломались с сухим хрустом, но выдержали. Латуний упал лицом на пол, на его спине быстро росло кровавое пятно. Он был оглушен и полностью побежден.
Еще один бедняга, который встал у меня на пути и которому встреча со мной дорого обошлась.
Я подобрал меч, отбросил ковер, поднял крышку погреба, спустился вниз и попытался оторвать примерзшие ножны от воина королевской гвардии, но ничего не вышло. Тогда я пошарил в карманах висевших на крюках жертв и обнаружил некоторое количество катарской меди. Значит, домик Четырнерия находился вблизи Катара. Насколько мне было известно, в Катаре правил справедливый король, на улицах было спокойно и безопасно. Правда, такой порядок царил в королевстве исключительно потому, что чужаков мгновенно отлавливали и безжалостно карали. Следовало подыскать также пригодную для носки одежду: мои лохмотья имели отталкивающий и жалкий вид. Я придирчиво осмотрел себя и приметил, что раны уже успели затянуться, ожоги тоже почти не давали о себе знать. Перерыв вещевые шкафы и сундуки «пророка», я нашел немало интересных вещиц. Мерзавец коллекционировал наряды убитых. Разумеется, то, что он оставлял для себя, было перешито по мерке Латуния Цизерания, так что большинство одежды оказалось мне велико, но велико — не мало, так что очень скоро я облачился во вполне пригодный дорожный костюм. Он не подходил для светского раута и совсем не годился тому, кто не желает привлекать излишнего внимания, — «пророк» предпочитал пестрые яркие тряпки. Выбирать не приходилось, так что я заткнул глотку своему хорошему вкусу и, чувствуя себя круглым идиотом, выбрался из погреба.
Потом я попробовал разбудить Перена, но он был недвижим, дыхание прерывисто вырывалось из распахнутого сонного рта. Я пощупал его пульс. Сбивчивый, но сильный. Насколько я разбирался в снотворных средствах, доза, полученная Переном, отключила его никак не меньше чем на двое суток. Тогда я на пергаменте, также найденном в одном из сундуков, написал записку Перену, в которой сообщал, что у меня возникла необходимость его срочно покинуть, что милейший «пророк», к сожалению, погиб (страшная, досадная случайность!) и что перед смертью дом вместе с обстановкой он завещал именно ему, Перену по прозвищу Давай. Пергамент я приколол к столу, пробив мечом, который также решил оставить извращенцу — детоубийце.
После этого я немного побродил по дому. Спать мне пока не хотелось. Возможно, сказывалось нервное напряжение. Нервная система у меня, разумеется, не походила на нервную систему обычных людей, но иногда проявляла себя. Оглушенный и недвижимый Латуний Четырнерий валялся на полу. Чего доброго, он очнется и устроит Перену веселую жизнь, сделав мой единственный хороший поступок по его спасению совершенно бесполезным. Тогда я принял решение, ухватил людоеда за ноги и поволок к погребу. Стащил вниз, радуясь приятности звука, когда его голова падала с одной ступеньки на следующую. Разумеется, одной физической силы мне бы не хватило, чтобы осуществить задуманное. Пригодилось умение пространственной левитации, чтобы поднять толстяка в воздух, перевернуть и через мгновение насадить на острый крюк. Послышался хруст, и людоед задергался, как марионетка. Большое лицо его дрогнуло, скривилось, а потом безжизненно замерло. Еще некоторое время подергивались толстые пальцы и ступни ног, а потом жизнь окончательно покинула его большое плотоядное тело.
— Пришли, украли молоточек, убили хозяина, — осудил я себя, покачивая головой.
Меня начала навязчиво преследовать идея, что каждым своим шагом я приносил окружающим одни только неприятности. Всюду, куда я отправлялся, умирали люди и прочие существа. Я нес разрушение и хаос миру. Успокаивала только мысль, что меня окружали такие люди и нелюди, которые эти неприятности заслужили. Впрочем, Перену по прозвищу Давай я принес избавление от плена, за что он должен был быть мне благодарен. А нужно ли ему было это избавление — ведь ему нравилась жизнь, которую он вел?! Мне отчетливо послышался его голос: «Эй, а я просил тебя вытаскивать меня?!» — после чего я окончательно загрустил. Меня немного утешили запасы вина, хранившегося у Латуния Четырнерия. После пережитого выпивка была мне необходима как воздух. Людоед оказался настоящим ценителем хорошего красного вина. Поедая человеческое мясо, он, похоже, с наслаждением запивал его винцом.
Я пил вино и уничтожал запасы съестного — хозяину еда больше не пригодится, а Перену пора самому о себе позаботиться. Не маленький уже.
После вина жизнь показалась мне намного радужнее. Я взлохматил Перена и, поймав на дорожке к дому толстую жабу, посадил ее спящему за шиворот. Когда проснется, пусть «порадуется».
Я решил, что в путь отправлюсь только утром. Следовало выспаться. Соседство мертвого «пророка» и нескольких разделанных туш в подполе нисколько не смущало меня. Не так я был воспитан, чтобы десяток мертвецов смутили мой юный крепкий сон. Мне даже приснилось что-то на редкость приятное. Кажется, три красотки, объяснявшиеся мне в любви. Я благожелательно воспринял их признания и всем трем ответил физиологической взаимностью. В моем сне они ждали от меня именно этого, и ничего другого. Вообще, когда я нахожусь во власти Морфея, все мои фетишные красотки ждут от меня только одного — яростного сексуального напора…
Я завтракал всем, что припас убиенный мной «пророк», а припас он немало, и наблюдал спящего Перена по прозвищу Давай. Он храпел так, что вырывавшийся изо рта воздух приподнимал его верхнюю губу. Струйка липкой слюны вытекла прямо на стол. Но после увиденного ранее такая незначительная мерзкая деталь не могла испортить мой здоровый аппетит. Меня только позабавил вид недавнего пленника и шевелящейся у него под лохмотьями жабы.
Кучу забракованных тряпок «пророка» я свалил на столе. Когда Перен проснется и решит отправиться в путь, одежда ему пригодится. Потом я на сытый желудок выпил два бокала холодного вина. На ночь я убирал его в погреб, поближе к мертвецам, чтобы их скованные холодом тела придали больше вкуса моему утреннему напитку…
Теперь меня ждали новые свершения и подвиги в славном Катаре. Я уже совсем было собрался выйти из избушки, когда мой врожденный инстинкт заставил напоследок выглянуть в окно. От изумления я вскрикнул: напротив дома стоял Латуний Четырнерий. Или его двойник, потому что «милейшего пророка» я похоронил в погребе на железном крюке. Сходство было настолько разительным, что я даже полез вниз, чтобы проверить, не исчезла ли насаженная на крюк гигантская тушка. Но людоед был на месте. Висел себе, свесив ручки по бокам туловища, и за ночь успел хорошенько промерзнуть, лицо его после смерти сделалось гладким и слегка поблескивало — кристаллизовалось.
Незнакомец, подозрительно напоминавший уничтоженного Цизерания Латуния Четырнерия, с недоумением вертел в руках гонг, к которому ранее был привешен молоточек, и, похоже, не мог взять в толк, куда он подевался. У ног массивного бородача я заметил большой холщовый мешок. Что-то бесформенное лежало внутри, в нескольких местах изгибы выдавали очертания человеческого тела. Брат-близнец, или кто он там ему был (черт дери его за ногу!), поводил в воздухе немаленьким своим носом и, могу поспорить, нашептывал: «Кажется, человеческим духом попахивает». Наконец он решительно толкнул калитку, а мешок оставил рядом с заборчиком. Лицо его выражало удивление: наверное, ему никогда еще не доводилось встречать что-либо необычное в этой спокойной местности, уютном мирке двух братцев-людоедов.
С этими любителями полакомиться человеческой плотью следовало держать ухо востро. Я осознал это, когда бородатый здоровяк сделал несколько шагов по направлению к дому и внезапно исчез. Только что он шел по гравийной дорожке и вдруг пропал.
В подобных обстоятельствах медлить не приходится. Я распахнул дверь и помчался к месту исчезновения. Причина того, что он так ловко скрылся от меня, отыскалась мгновенно: в можжевеловых кустах скрывался отвесный темный лаз, куда легко мог впрыгнуть даже такой грузный бородач. Такого проворства никто, конечно же, не мог ожидать от толстяка, но, видно, у него было ценнейшее врожденное или приобретенное качество — чутье на смертельную опасность, после чего все рефлексы его большого тела обострялись. В данном конкретном случае он почувствовал самую смертельную из опасностей — меня. Где теперь должен был вынырнуть уродливый братец Латуния, оставалось любопытнейшей загадкой. Он мог в любой момент оказаться у меня за спиной, а мог выбраться несколькими милями севернее и отправиться восвояси.
Я бегом проделал путь обратно к дому, тщательно запер за собой дверь, придвинул к ней стол, не считаясь с Переном по прозвищу Давай, облокотившимся на него. Он скатился на пол, где и остался лежать, причмокивая губами — сон его сегодня стал более здоровым, чем накануне. За воротом едва заметно шевелилась жаба, что меня повеселило бы, быть может, но не в данных обстоятельствах. Сейчас я испытывал сильнейшее напряжение.
Я стал прислушиваться и уловил едва различимое шарканье, доносившееся из погреба. Либо это крыса, либо мой новый приятель. Я не дал ему возможности самому заявить о своем появлении и распахнул крышку подпола. Почти сразу же он пронзительно закричал. Должно быть, хлынувший вместе с моим появлением свет позволил ему рассмотреть Латуния Цизерания Четырнерия, подвешенного на крюк.
Судя по всему, они с братом были очень близки, потому что он не стал ожидать меня внизу, что было бы с его стороны гораздо разумнее, а прыгнул на меня из темноты, но не застал врасплох. С кем, с кем, а с разъяренным людоедом один на один я мог справиться почти без усилий. Поэтому, когда он ринулся на меня, дорогу ему преградил знак, ощерившийся острыми шипами, вроде того, который я применил когда-то против одного из грабителей в городке, где нам удалось здорово покутить с Ракрутом де Миртом…
 [hr][br]
Я не злопамятный, я просто злой, а вот память у меня плохая. Совсем склероз замучил: отомщу, забуду, и еще раз отомщу.
|
| |
| |
| коля | Дата: Пятница, 21.12.12, 12:42 | Сообщение # 7 |
|
Санин
Группа: Администраторы
Сообщений: 877
Статус: Offline
| Когда через несколько минут я вернулся с зажженной свечой, он был все еще жив. Жестокая штука эти знаки — никогда не убивают жертву до смерти. Знак растворился, бородач лежал на каменном полу и слепо шарил большими ладонями вокруг себя. Он издавал булькающие звуки пробитым горлом. Большие бордовые пузыри вздувались там и лопались. Я прервал его мучения, уронив с небольшой высоты ему на голову огненную глыбу. Череп размозжило.
А я принялся внимательно изучать погреб.
Не знаю, как я мог в первый раз не заметить подземный ход. Он был замаскирован обычным грубо сделанным дощатым щитом, заледеневшим с одной стороны. Когда несчастный двойник Четырнерия проник в эти стены, щит он отбросил. Я прошел со свечой тот же путь, что и он, и выбрался наружу рядом с гравийной дорожкой, испачкав одежду, с которой уже успел свыкнуться. Все бы ничего, но можжевеловый куст разодрал мои бордовые штаны с бело-голубыми цветами. Надо же, а ведь они выглядели совсем как новые, хотя уже были у людоеда в употреблении. Я стал сильно переживать из-за своей глупости: надо же было забраться в абсолютно пустой подземный ход и ползти по нему в надежде обнаружить что-нибудь стоящее. А теперь я снова без штанов.
Потом я вспомнил про мешок, стоявший у калитки, и поспешил туда, чтобы посмотреть на его содержимое. В мешке оказался мертвый монах в удобной рясе, она была сшита из серой плотной и теплой ткани. В рясе даже имелось несколько карманов. В одном из них я обнаружил подробную карту местности с обозначением ближайших населенных пунктов, как крупных, так и совсем небольших. К карте прилагалось письмо. Его автор избрал адресатом высокопоставленное лицо в просвещенной Миратре, которому надлежало принять брата Жарреро с почестями и препроводить его на богословский диспут, бывший целью его путешествия. Здраво рассудив, что ничто в этом мире не происходит просто так, я облачился в рясу умершего монаха, взял письмо и карту и двинулся прочь от жилища двух убитых братьев-людоедов. Больше меня ничто не могло задержать в этом мрачном месте. Единственное, что я сделал напоследок, это положил в дорожную сумку немного провизии и перекинул ее через плечо.
Дорога начиналась сразу за домом. Она огибала кусты и устремлялась на северо-запад, теряясь в лесу. На всякий случай я прислушался, не доносятся ли из чащи причитания и стоны дроф, и, когда убедился, что воплей и перешептываний не слышно, быстро пошел по тропинке.
Несмотря на то что я руководствовался картой и все время сверял направление движения по случайным ориентирам, вскоре я понял, что заблудился. Только что я топал по четко прорисованным местам — и вдруг мне стало ясно, что на карте изображена совсем другая местность и до нее еще необходимо добраться, чтобы сориентироваться. Как горемычного брата Жарреро занесло так далеко?! Впрочем, я тоже блуждал в этом проклятом лесу уже очень давно. Лес был как будто заколдован, он заставлял путника сбиваться с дороги, направлял его в непроходимые дебри.
Доверять словам людоеда о том, что до Катара рукой подать, по вполне понятным причинам не следовало. Единственное, что я мог сделать в этой ситуации, это продолжать двигаться в одном и том же направлении. Логично было бы предположить, что рано или поздно я выберусь к какому-нибудь городу.
Скоро тропинка стала разветвляться. Потом я понял, что иду по звериной тропке, попробовал вернуться, но вскоре исчезла даже тропка. Лес словно издевался надо мной. Я стал яростно ругаться и проклинать несправедливость судьбы, столь неблагосклонной ко мне. Еще несколько часов я бесцельно блуждал в поисках тропинки, а потом продолжил движение на северо-запад. По крайней мере, направляясь туда, я удалялся от дроф. Уже одно это обстоятельство указывало на правильность выбора направления.
В рясе монаха мне было тепло и уютно. Эти служители бога, хотя и утверждают, что ради своей веры готовы поступиться многим и претерпеть любые муки при жизни, на самом деле очень любят комфорт и удобство.
Кошмар пятый
КУЛЬТ СВЯТОЙ БЕВЬЕВЫ
Психея стала оживать, и едва сквозившая мысль начала мало-помалу облекаться в видимое тело… Богиня! О мой бог, у богини была голова насекомого…
Н. В. Гоголь. Портрет
К шести часам следующего дня кущи наконец расступились. К этому времени я был зол отчаянно, ибо шел всю долгую ночь и весь непомерно жаркий день. Карта покойного брата Жарреро так и не давала мне возможности воспользоваться ею и выбраться к людям — изображенная на ней местность была где-то далеко. К тому же в этих широтах с погодой, будь она неладна, творилось нечто невообразимое — с неба все время сыпал мелкий и противный дождь, под ногами хлюпало, к тому же серые, быстро бегущие по небу облака плохо скрывали жаркое солнце, старательно испарявшее во мне остатки влаги…
Но вот лес стал редеть, все меньше мне попадалось высоких деревьев и непролазного ельника, все больше тоненьких стволов молодняка и низкого кустарника, на котором алели гроздья ядовитых ягод. Кустистый папоротник и хвощи отвоевывали все большие территории. Я выбирался на открытые пространства, что позволило мне наконец-то вздохнуть свободнее и поверить в свои силы. Признаться, их оставалось немного. Я уже начинал думать, что лес никогда не кончится и мне суждено здесь умереть. Позади остались болотистые и опасные места, где над моей светлой личностью надругались болотные дрофы, а потом мной едва не поужинали братья-людоведы и душелюбы.
Через некоторое время мне посчастливилось набрести на ручей, где я с жадностью напился и пополнил запасы пресной воды в дорожной сумке.
После того как я скрепя сердце вышел из воды и продвинулся еще дальше по холмистому редколесью, впереди вдруг показалась крутая каменная стена, на которую взбирался дикий плющ и мшистые щупальца леса. После встречи с «милейшим пророком» я настороженно относился к жилым постройкам и их хозяевам.
Прокравшись около полумили к северу по колючему кустарнику, росшему у самого основания стены, я затаился наконец в дебрях остролистого есеня. Моему взору предстали высокие деревянные ворота и ведущая к ним с севера присыпанная мелкой щебенкой тропинка. Ворота были приоткрыты. Возле них высокая женщина в черных монашеских одеждах и высоком клобуке беседовала с мужчиной средних лет в монашеском балахоне. Я прислушался — и даже с такого расстояния мне удалось уловить их короткий разговор. Женщина приветствовала брата Ариоро, прибывшего в обитель святой Бевьевы по пути в Миратру. Брат Ариоро, по всей видимости, собирался остановиться здесь на ночлег.
Монах поразил меня своим высокодуховным видом. В мое сердце даже закралась жуткая зависть. Хотел бы и я так выглядеть в его годы. У него были широко распахнутые голубые глаза, чей свет добирался даже до отдаленного кустарника, где я прятался.
Они придавали его лицу выражение детской невинности. Он был довольно коренаст, но вся его крепкая фигура не создавала впечатления неуклюжести и скованности, а только уверенности и силы. Седые волосы голубоватыми воздушными прядями лежали на плечах, но брат Ариоро совсем не выглядел старым, похоже, ему было что-то около пятидесяти.
Его наконец пригласили внутрь, и он исчез за створкой медленно притворенных за его спиной ворот.
Кажется, настало время свериться с картой брата Жарреро. Я вынул ее из кармашка рясы и радостно вскрикнул. Предчувствия меня не обманули. На самой южной границе изображенных на ней земель была обозначена и обитель святой Бевьевы. Название монастыря выведено было ярко-красными чернилами, красивый монашеский почерк придал буквам округлую стройность. Саму обитель неизвестный географ изобразил черными красками. Не всю, а только ее часть. Я возблагодарил небо и усердие того монаха, который не поленился и включил монастырь в карту. Теперь я знал, куда двигаться дальше.
— Спасибо тебе, дружище! — помнится, выкрикнул я и сжал ладони в приветственном жесте, глядя куда-то в сторону высокой сосны, чьи ветви шуршали, ласкаемые руками ветра.
Потом я ненадолго замялся. Подумать только, обитель Бевьевы! Женский монастырь! Смущение тронуло мое коварное сердце. Следовало ли мне, такому порочному и нечистому, нарушать уединение этих смиренных женщин, променявших мирские радости на служение культу, свято верующих в идеалы чистоты и непорочности?! Наверное, я должен по широкой дуге обойти обитель и двинуться дальше, не нарушая привычного для монахинь порядка вещей. Имею ли я право входить в храм? Ответ был очевиден. Нет. Не имею. Я не имею такого морального права.
Я постучал в ворота, и ответ не заставил себя долго ждать. В смотровое отверстие выглянули прелестные темные глазки.
— Здравствуй, сестра, — поприветствовал я бровки, реснички и мягкий кроткий взгляд, — я — брат Жарреро. Мне нужен ночной приют. Мой путь… э-э-э… довольно дальний.
— Сейчас я открою, брат мой, — створка ворот отворилась, и я прошагал мимо двух монашек, встречавших меня на пороге в сладкую жизнь.
Лес продолжался и на территории монастыря. Мелкие кустики росли по сторонам от засыпанных щебенкой аккуратных дорожек.
— К нам уже прибыл сегодня брат… — пробормотала одна из монахинь, похоже, это была именно та, чьи глазки так понравились мне в смотровом отверстии; на ее лице вдруг разлился отчетливый румянец.
Кто знает, какие мысли закрались в ее маленькую головку, заставив щечки заалеть, подобно двум спелым яблочкам?!
— Брат Ариоро, кажется, — важно заметил я.
— О, вы знаете брата Ариоро, — вступила в беседу другая, и в ее голосе я услышал некоторую несвойственную монахиням уверенность и твердость, а может, ее интонации показались мне слишком грубыми после робкого и тоненького голоска первой прелестницы.
— Меня накормят? — спросил я, прикидывая, понадобится или нет изображать голодный обморок.
— Конечно. Давай я провожу тебя, брат, — скромная монахиня сделала плавный жест ладонью и пошла вперед, приглашая меня следовать за ней.
— Проводи меня, сестра, конечно, проводи, — я отбросил свой капюшон и пожаловался: — а то я ничего не ел вот уже два дня.
— Мы что-нибудь придумаем, — сказала она.
Глаза у нее были сиреневатые. Никогда не видел я прежде таких глаз. Они немного напоминали глаза Тересы, но в них не было озлобленности, ненависти ко всему живому, черствой жестокости колдуньи. На меня удивительные очи прелестной монахини глядели ласково, с выражением не знакомой с мужскими объятиями кротости…
Я вымылся в огромной бадье с горячей водой. При этом меня оставили совершенно одного в гулком подвальном помещении. Я принялся с наслаждением плескаться, напевая кабацкую песенку, которую слышал еще в Гулеме, одном из городков, где мне суждено было побывать во время своих странствий, но потом очнулся и вспомнил о статусе служителя церкви.
За завтраком, хотя для остальных было уже время обеда, я встретился с братом Ариоро.
— Здравствуй, возлюбленный брат мой, — сказал брат Ариоро.
— Здравствуй, брат мой, — откликнулся я эхом, ломая жирную куриную ножку.
Три сестры наблюдали за нашей трапезой, смиренно застыв по правую и левую руку, ладони они сложили в молитвенном жесте.
— Могу я узнать, досточтимый брат мой, куда ты держишь путь? — поинтересовался Ариоро, и лазурит его глаз пронзил мои желтоватые очи.
— Неисповедимы пути его, — ответил я.
— Неисповедимы пути, но исповедимы пожелания этих путей. Вот и я сбился с дороги, но угодил в эту угодную богу обитель и очень благодарен ему за это, ибо познакомился здесь с матерью-настоятельницей, поистине самой прекрасной из женщин…
— Я не привык руководствоваться только пожеланиями, его длань ведет меня вперед, — перебил я монаха.
Брат Ариоро сильно раздражал меня своими богословскими репликами, потому что это отвлекало от трапезы: расспросы смиренного служителя церкви плохо влияли на мое пищеварение. С каждой новой фразой, требовавшей от меня определенного напряжения, голос мой становился все более глухим и грубым.
— Но пожелания, возлюбленный брат мой, также приходят к нам свыше… — продолжал монах, называя меня возлюбленным повторно. Это настораживало.
Почесывая свою темно-русую бороду, Ариоро улыбнулся. Улыбка его была обаятельна и светла.
— Брат мой, ты еще очень молод. Тебе так мало ведомо. Например, то, как далеко может простираться благодать господа нашего.
— Ну почему же, — возразил я поспешно, — могу себе представить.
— Нет-нет… Господь. Как бы тебе это объяснить…
Монаха явно влекло к богословским дискуссиям. Если он задержится в обители Бевьевы, я, чего доброго, лишусь аппетита совсем, начну чахнуть на глазах и завяну подобно цветку на почве, лишенной живительной влаги… Ну вот, кажется, я начинаю использовать богословские образы.
— Господь вмешивается не только в дела слуг своих: он интересуется мыслями, внушает идеи и образы…
Я жестоко закашлялся. Просто кошмар какой-то! Кусок не лезет в горло.
— …но и лукавый не спит. В его силах…
— Брат Ариоро! — заорал я так, что монах вздрогнул и замолчат, его голубые глаза удивленно расширились. — Вы… вы… вы ведь уезжаете завтра?
— Да, — брат Ариоро продолжил трапезу, — меня ждут в Миратре. Я преподаю там богословие…
— Жаль, мне было необыкновенно приятно с вами пообщаться…
— Брат мой, ты сам заметил, что пути господин неисповедимы. Уверен, мы вскоре встретимся, — брат Ариоро поднялся.
— Сестра моя, — обратился он к одной из монахинь, — проводи меня в храм, где я смогу помолиться и облегчить свою душу благочестивым покаянием. Не хочешь ли ты, возлюбленный брат мой, присоединиться ко мне?
Я едва не подавился снова:
— Позже, брат Ариоро. Сначала мне следует закончить трапезу, назначенную мне господом.
— Буду ждать тебя, брат…
— Брат Жарреро…
— Буду ждать тебя, брат Жарреро…
Ариоро удалился в сопровождении монахини, оставив меня в тягостных раздумьях по поводу предопределенности путей, уготованных нам господом, и муторной тягостности богословских диспутов…
Вечер подкрался незаметно. Длинные тени вползли, словно темные змеи, и удобно расположились в обители святой Бевьевы.
Меня провели по каменному давящему сводом коридору к комнате, где я мог отдохнуть. Одной из провожатых была удивительная красотка, с которой я познакомился у ворот. Прежде я никогда не заигрывал с монахинями и теперь не знал, с чего начать разговор с ней, а разговор, несомненно, следовало с чего-то начинать: перспектива провести ночь одному была крайне неприятна, а белокожая скромная смиренница так волнующе дышала справа от меня. От нее, разумеется, укрылось, что я прислушиваюсь к ее дыханию, но не укрылись мои взгляды, красноречивее которых могли оказаться, пожалуй, только жесты, но жесты в ее сторону я пока себе не позволял.
В более чем скромной комнатке, куда меня привели, стояла крепкая с виду кровать и кривой шаткий стул, на который я сразу же уселся, положив ногу на ногу.
Провожатые принялись застилать кровать, сохраняя глубокое молчание, а я продолжил тягостные раздумья о богословских диспутах. Мысли мои были отягощены желаниями немедленной интимной близости с одной из монахинь, предпочтительнее вот с этой черненькой сиреневоглазой. Она соблазнительно нагнулась над постелью, поправляя простыню. Так и подмывало пощупать, насколько упругими окажутся ее ягодицы и грудь, но я сдерживался, резонно рассудив, что в обители святой Бевьевы поднимется страшный переполох, если она, чего доброго, раскричится, что почтенный брат Жарреро ухватил ее за задницу.
Подумать только, всего-то и дел. Брат Жарреро ухватил сестрицу, как ее там, за задницу. Но опыт и врожденная осмотрительность подсказывали мне, что покамест делать ничего предосудительного не стоит. Будь она одна, может быть, и не возражала сильно, но вместе с ней была еще одна сестренка, лет пятидесяти, ловко заправлявшая в пододеяльник пуховое одеяло.
Мне ничего не оставалось, как дожидаться их ухода и страдать от неутоленной чувственности. Затем я разделся догола, ибо всегда спал нагим, и улегся под одеяло. У меня был нелегкий день и в целом неблагополучный месяц. Мне просто необходимо было отдохнуть. За долгое время пути я впервые оказался в нормальной постели, и теперь тело мое испытывало острейшее наслаждение, когда я вытянулся в полный рост на белой простыне и через несколько мгновений благополучно заснул.
Про брата Ариоро и его благочестивые призывы предаться вместе вечернему покаянию и молитве я и думать забыл. Уже во сне меня тревожили призывы совсем иного свойства.
Через несколько часов меня разбудил вкрадчивый осторожный стук в дверь. Я вскочил с постели, поспешно натянул штаны и распахнул дверь. Увиденное убедило меня, что бог все же есть.
На пороге с распущенными длинными волосами, одетая в темный монашеский балахон со сброшенным бесформенным капюшоном стояла она… моя прелестница. Взгляд мой заскользил по ее фигуре вниз, потом вверх… Балахон скрывал красоту ее стройного тела, но в некоторых складках и рельефных выступах я мог уловить то, что заставило мое сердце учащенно забиться. Я резко схватил ее за руки и втащил в комнату. После чего принялся целовать ее губы, шею, волосы, обнимая девушку за тонкую талию. Она слабо сопротивлялась моим нетерпеливым ласкам; ее ладони упирались мне в грудь, но, очевидно, оттолкнуть меня не смели. А может быть, не желали. Через секунду я уже повалил ее на кровать.
— Послушай, — почти выкрикнула она, с трудом сдерживая готовый сорваться с губ страстный стон, — я пришла по делу.
— Ну конечно, — в перерывах между поцелуями прорычал я, — тебе что-то понадобилось в этот час в этой комнате… — Брат Жарреро, — у нее не было сил, и слова она договаривала с придыханием, — над тобой… нависла… смертельная… опасность… ах…
Я был слишком возбужден, чтобы насторожиться, я срывал с нее одежду. Она хотела еще что-то произнести, но я стремительно вошел в нее, прервав на некоторое время всякие разговоры… Наслаждение захлестнуло меня… Подчиняясь стремительному ритму, она закусывала губы, изгибалась и царапала мою спину длинными, острыми ногтями. Почти не чувствуя боли, я продолжал бесконечное движение…
Едва все было кончено, до меня внезапно дошел смысл ее слов. Я вскочил с постели.
— Сестра, — проорал я, — какая еще опасность?! Опасность здесь?! В обители святой Бевьевы?!
После всего что происходило со мной в лесу, я был настороже почти всегда.
Глядя на мою голую решительную фигуру, тыкающую в нее не только указательным пальцем, бывшая смиренница стала хлопать глазами. Ее робость наконец отступила и она заговорила, а то я уже совсем было начал опасаться, что после потрясающего акта любви она утратила эту славную способность навсегда.
— Надо спешить, — ее голос звучал теперь чуть громче, чем прежде, — иначе они придут за тобой. Факельное шествие уже началось.
— Факельное шествие?! Да что здесь, черт возьми, происходит?! Они что, собираются меня распять за маленькую шалость?!
Монахиня теперь смотрела прямо на стремительно съежившийся после ее слов орган, и я решительно прикрыл его ладонью.
— У меня нет повода не верить тебе, — сказал я, — давай скорее одеваться. Что же ты лежишь?! Вот черт! Скорее! Факельное шествие уже началось!
Одевалась она неспешно. Наверное, просто не умела быстрее, чем вызвала закономерное раздражение. Затем она повела меня. Мы пробежали через анфиладу, потом выбрались в круглый обширный зал, где гулкое эхо наших шагов звучало угрожающим рокотом, отражаясь от теряющегося во мраке свода. Здесь моя провожатая остановилась — так резко, что я наткнулся на нее.
— Тшш, — прошипела монахиня.
Между колонн, опоясывающих зал, я увидел на расстоянии ста метров огни, упорядоченно передвигавшиеся в темноте. Слабые сполохи играли на скрещенных на груди руках, складках длинных балахонов и наброшенных на лица капюшонах. Едва различимые фигуры медленно двигались вдоль стены, отбрасывая неверные длинные тени в нашу сторону
— Факельное шествие, — прошептала провожатая.
— Тише ты, — проговорил я.
Мрак и едва различимые зловещие очертания фигур произвели на меня такое жуткое впечатление, что я прикрыл ей рот ладонью, дабы она больше ничем не могла выдать нашего присутствия. Едва шевеля губами, я проговорил:
— Куда идти, чтобы выбраться отсюда?
— Лучше всего туда…
Мы свернули в боковой проход и быстро побежали прочь. Мне пришлось пригнуться, потому что стремительно снижавшийся потолок грозил вскоре воссоединиться с полом. Смиренница замечательно ориентировалась в полумраке. Должно быть, пользовалась этим подземным ходом много раз.
Интересно, если она так хорошо была знакома с расположением комнат и коридоров в монастыре, зачем она привела меня в зал и показала факельную процессию? Наверное, можно было совершенно спокойно миновать это угрожающее зрелище? Холодок пробежал по спине.
— Дорогуша, — прошипел я, — нельзя ли было с самого начала пойти другой дорогой?!
— Стоп! — вдруг выкрикнула она.
Я выглянул из-за ее плеча, ее склоненная голова уже упиралась в самый потолок. К тому времени я сложился почти вдвое, всерьез подумывая о том, чтобы продолжить бегство на карачках. Увиденное заставило меня содрогнуться.
В чане для омовения, где я совсем еще недавно плескался и напевал кабацкую песенку, плавали части человеческого тела. Вода с багрово-красным отливом слегка посверкивала, горящие повсюду свечи создавали траурный жутковатый эффект.
— Это — брат Ариоро, его сердце и символ мужественности они возложат на алтарь Бевьевы, — проговорила моя спутница.
— Прекрасная новость, — заметил я.
— Вот что ожидало тебя, если бы не я, — торжественно продолжала она гнуть свою линию.
Последняя реплика, видимо, призывала меня обратить внимание на то, до какой степени я должен быть ей благодарен за спасение. Должно быть, у нее были насчет меня далеко идущие серьезные планы. Что ж. У всех свои заблуждения. И не всегда правильно рассеивать их сразу. Но в то время я был слишком молод и самонадеян, чтобы это понимать.
— Если ты пообещаешь мне обручиться со мной в Миратре, мы убежим отсюда, — заявила наглая монахиня, глядя на меня миндалевидными глазами.
— Чего?! — спросил я.
— Если ты пообещаешь обручиться…
— Да, я слышал тебя, — резко оборвал я ее.
Расчлененное тело благочестивого брата Ариоро в дрожащем свете свечей выглядело страшно, оно будоражило мое богатое воображение и даже заставило некоторое время сомневаться. Подумать только, я всерьез подумывал о том, чтобы с ней обручиться!
— А что мы будем делать дальше? — спросил я, словно раздумывая. На самом деле я судорожно искал решение, мозг мой бурлил возмущением и яростью.
— Дальше — ты будешь работать на благо короны Миратры, думаю, тебе удастся устроиться вольнонаемным торговцем коврами или кем-нибудь в этом роде, я читала в свитках легенду про Андерия и Аннет, он был именно торговцем коврами, а она жрицей закона… Я буду готовить тебе еду и ухаживать за нашими детьми…
— Ага, значит, и дети будут?! — продолжал я делать вид, будто раздумываю над ее предложением.
— Дети… — Она мечтательно улыбнулась. — Их будет много.
— Десять? — поинтересовался я.
— Может быть, и десять…
— Не бывать этому никогда!!! — Я так яростно закричал, что сам испугался: участницы факельного шествия могли меня услышать.
— Что?! — Ее руки, ранее известные мне лишь как сосуд нежности, внезапно напряглись, ладони сжались в жилистые кулаки и уперлись в бока. — Тогда ты не выйдешь отсюда, брат Жарреро, не будь я Варра Луковый Росток!
— Поглядим! — я решительно развернулся и пошел по коридору.
Все, чего я хотел, — это немедленно убраться прочь из страшной комнаты с останками благочестивого брата Ариоро… Я шел по коридору решительно и быстро, готовый ко всему.
Через некоторое время слух мой уловил тончайшие голоса женского хора, кое — кто из дамочек премерзко фальшивил. Пели они нечто странное и неприятно напоминающее симфонию тризны анданской церкви. Подозреваю, что тризну справляли по брату Ариоро и мне. Подумать только, они отрезали у брата Ариоро, почтенного брата Ариоро, бывшего мне столь симпатичным, символ его мужественности. Оставалось надеяться, что произошло это уже после его смерти. Представить себе иное было бы слишком страшно.
Стало очевидным, что с некоторых пор меня преследует злой рок. Сначала я заблудился в лесу, потом меня изнасиловали дрофы, потом хотел съесть отвратительный отшельник-гомосексуалист Латуний Цизераний, черные боги забери его душу, а теперь эти монахини, которые, если приглядеться, и не монахини вовсе, а озверелые фанатички — служительницы культа святой Бевьевы. А Бевьева, если опять же приглядеться, — и не святая вовсе, а какая-то богомерзкая тварь.
Кажется, я начинал ненавидеть того картографа, который не поленился и начертал обитель святой Бевьевы своей трижды проклятой рукой. Трудоголик хуже алкоголика во сто крат. Правда, не был ли предупреждением с его стороны красный цвет округлых букв? Оставалось только гадать.
Конечно, я запросто мог бы напасть на этих «монахинь» и попытать счастья в борьбе, но их было довольно много, и кто знает, какие веские аргументы находились в их поражающем арсенале. Глядишь, они припрятали где-нибудь пару колдовских свитков. И в момент смертельной опасности извлекут их на свет божий и применят. Мне же был настолько дорог мой символ мужественности, что я никоим образом не желал им рисковать. Даже в малой степени.
Обитель не была лабиринтом. Это было хорошо продуманное сооружение из анфилад и винтовых лестниц с центральным колонным залом. Должно быть, здесь справлялась черная месса и проходили кровавые жертвоприношения. Ход вывел меня в темный двор обители.
Стояла ослепительно прекрасная звездная ночь. Россыпи огненных песчинок сияли в вышине, слагаясь в соцветия яркий фигур — созвездий. Впрочем, рисунок неба совсем не заинтересовал меня по причине того, что я был занят спасением своей персоны. Казалось, что свет звезд кто-то отсек на уровне верхушек самых высоких деревьев, внизу они вовсе не рассеивали густой мрак.
Послав проклятие силам, которые испытывают мою удачу, я стал перебежками пробираться к стене. Тьма стояла такая, что я не видел перед собой ничего на расстоянии двух шагов. Поэтому сначала обнял один колючий куст, затем другой, потом кусок деревянного заграждения хозяйственной части обители и, наконец, Варру Луковый Росток. Она притаилась в кромешной ночи и завопила не своим голосом, когда я вдруг оказался прямо возле нее:
— Вот он, держите его!
Меня удивляли эти скорые метаморфозы, которые происходят с женщинами. Всего полчаса назад она любит тебя, стонет в твоих объятиях, запрокидывает покорную голову для очередного страстного поцелуя и вдруг — она уже тебя ненавидит, яростно кричит, проклинает тебя, готова предать… Но стоит ей достаточно отдалиться, и она снова тебя жарко любит, снова готова стонать в жарких объятиях. Только кто их сомкнет? Вот в чем вопрос.
— Вот он — здесь, он — здесь! Возле меня! Он здесь!!!
— Ну зачем ты? — Я стремительно надвинулся на нее и поймал за локоть. — Тише, прошу тебя!!!
— А-а-а-а, он здесь!!! — продолжала орать Варра и вцепилась острыми ногтями мне в лицо.
Я резко ударил ее в подбородок, и девушка сразу замолчала и как мешок повалилась на землю…
— Ну вот, — пробормотал я, — видишь, к каким мерам приходится прибегать…
Судя по всему, моя поимка заставила «монахинь» прервать на некоторое время такое важное мероприятие, как факельное шествие.
Со всех сторон ко мне неожиданно ринулись мрачные фигуры в серых балахонах. Чем-то эти женщины напомнили мне отвратительных дроф. Однако во время первой встречи с дрофами я растерялся, здесь же действовал заметно решительнее: речь шла о моем символе мужественности. Резко разбросав тех нападавших, что уже висели на мне, со всей злостью, на которую способен рассвирепевший мужчина, я стал раскидывать вокруг огненные знаки. Чертил их в прохладном ночном воздухе, который уже через несколько мгновений приобрел температуру раскаленного полудня, и швырял. Один за другим. С яростью и энергией, достойной берсеркера. Я слышал вокруг крики боли, стоны раненых. Потом все запылало огненными сполохами, и я стал интересовать их в качестве жертвы много меньше. Служительницы культа Бевьевы удирали с криками ужаса, как и положено жестоким и трусливым бабам, оставив убитых и раненых на поле брани.
Мое внимание привлекла Варра Луковый Росток. Пока я бесновался, поливая огнем все и вся, она пришла в себя и очень резво побежала прочь и скрылась за углом.
Побежденные служительницы культа святой Бевьевы укрылись в монастыре.
Теперь можно было хорошенько развлечься. Распахивать погребки с криком: «Ага, а я вас вижу!», извлекать очередную зареванную «монахиню» из сундука, где она уместилась не полностью, и выслушивать ее оправдания: «Я не виновата, это все они…» Но, представив все эти сцены в красках, я почему-то ощутил жуткую скуку, а скука — женщина, которая бежала от меня еще быстрее, чем служительницы культа святой Бевьевы.
Я немного походил по обители, выкрикивая: «Варра Луковый Росток, я прощаю тебя! Вылезай! Эй, Варра!», но, похоже, она спряталась надежно. А мне хотелось всего лишь еще раз ее приласкать. Сейчас, после всего происшедшего, она казалась мне такой несчастной, такой испуганной и такой глупой, что сердце мое сжималось от жалости.
Я осветил большой колонный зал заклятием факела и здесь, у алтаря, увидел настоятельницу. Она с ужасом глядела на меня. Свой белый клобук настоятельница где-то потеряла. Подвязанные бечевкой седые волосы совсем растрепались. Левой рукой верная старая служительница обнимала статую, изображавшую святую Бевьеву с головой мерзкого насекомого и пышным женским телом.
— Ты пришел, чтобы погубить наш храм, колдун?! — истерично крикнула она.
— Блестящее предположение, — сурово откликнулся я. — Путешествуя по лесу, уничтожаю все храмы, что попадаются мне на пути.
Мои слова вызвали у нее неподдельный ужас. В сущности, она была безумной и очень несчастной женщиной далеко за шестьдесят, и я со свойственной мне добротой решил помиловать ее:
— Скажите мне, дорогуша, где я могу отыскать Варру?
— Зачем тебе Варра, колдун, явившийся к нам под видом благочестивого монаха? Не честно так поступать…
По-моему, она всхлипнула.
Я решил пошутить. Странное у меня поведение: когда кто-то всхлипывает, меня немедленно тянет пошутить.
— Она мне не нужна. Хочу взять в дорогу только ее голову. Люблю красивые сувениры…
Наверное, она все же была сумасшедшей, а может, ее миновало чувство внутреннего эстетизма, потому что она неожиданно предложила:
— Хочешь, возьми голову брата Ариоро. Я был с ней искренен и любезен:
— Ну что вы, голова брата Ариоро вам самим необходима. Может быть, мне взять вашу голову?…
[hr][br]
Я не злопамятный, я просто злой, а вот память у меня плохая. Совсем склероз замучил: отомщу, забуду, и еще раз отомщу.
|
| |
| |
| коля | Дата: Пятница, 21.12.12, 12:43 | Сообщение # 8 |
|
Санин
Группа: Администраторы
Сообщений: 877
Статус: Offline
| Беседа еще некоторое время продолжалась в том же ключе, пока она не упала на пол возле статуи Бевьевы, содрогаясь всем телом в приступе удушья. На губах ее выступила кровавая пена. Наверное, она была больна, а я спровоцировал приступ, а может быть, она приняла яд, прежде чем общаться с таким страшным колдуном, как я. Как бы то ни было, но укоров совести я не испытывал.
Я отошел от статуи и сокрушил ее огненным знаком. Скульптура разлетелась на куски, после чего в колонном зале стало намного легче дышать. Конечно, впечатление, что воздуха прибавилось, было обманчивым, но очень ясным, настолько отвратительной и отталкивающей была выполненная в камне Бевьева.
Избавившись от богини, я пооткрывал сундуки, шкафы и погреба, но оттуда с плачем и стонами, каясь в чудовищных грехах, выпадали все больше незнакомки, порой весьма прелестные, но меня не заинтересовавшие. Из всех монахинь мне нужна была только одна.
Так и не отыскав Варру Луковый Росток и проклиная про себя женскую тупость — разве я мог сделать ей что-нибудь плохое, — я вышел из ворот обители и направился дальше на северо-запад. За моей спиной — я не оглядывался, но все происходящее представлялось мне очень зримо, — громадные языки бордового пламени облизывали темное небо, пожирая женский монастырь.
Везде, где меня огорчали, я оставлял дымящееся пепелище. Исключением стал домик Латуния Цизерания, и то только потому, что за столом в избушке пророка спал Перен по прозвищу Давай и мне вовсе не хотелось дожидаться его пробуждения.
Кошмар шестой
ХЕЙМДАЛЛ ОДИНОКИЙ И КАМЕННЫЙ ГОРГУЛ
«А потом чудовищный союзник орков легко перемахнул раскаленную трещину, и поблекшие было языки пламени с приветственным гулом взметнулись вверх, радужно расцветив косматую тучу, сгусток тьмы в туче уплотнился и обрел очертания реального человека с клинком пламени в правой руке и длинным огненным хлыстом в левой.
— Спасайтесь! — отчаянно закричал Леголас. — Это Берлог! Его не уничтожишь! Спасайтесь!»
Джон Р. Р. Толкиен. Властелин Колец
Дорога петляла меж стволов неохватных многовековых вязов. Кора их была мозолиста и груба, а ветви раскидисты и тенисты. Теперь я шел по карте и надеялся, что вскоре она выведет меня к людям. Масштаб на ней указан не был, что было серьезным упущением со стороны неизвестного картографа.
В вышине пели птицы. Их музыкальная разноголосица здорово действовала мне на нервы. Вообще, все события последних недель изрядно расшатали мою нервную систему. Не помогли даже влитые ведьмами эликсиры. А ведь я должен был сильно укрепиться внутренне. Представляю, что случилось бы с обычным человеком, испытай он хотя бы малую толику того, что уже выпало на мою долю. Наверное, сошел бы с ума и бегал бы сейчас по лесу с бешеным хохотом. Впрочем, обычный человек вряд ли выбрался бы из любой случившейся со мной переделки.
Еще больше, чем птицы, меня внезапно стала раздражать долгополая ряса — она стесняла мои размашистые движения.
Судя по тому, как менялся лес, я выбирался к местам, где человек был хозяином. Я даже нашел следы вырубки. Причем рубили дерево совсем недавно. Куски коры были разбросаны вокруг, а ствол покрыл прозрачный древесный сок. Это зрелище воодушевило меня, и я прибавил шагу.
Вскоре впереди послышался громкий хруст. Я насторожился. То, что крупный хищник до сих пор не полакомился моей плотью, было редкой удачей. На самом деле этот лес был довольно густо населен крупной зубастой живностью. Теперь, похоже, удача меня оставила, и я столкнулся с кем-то весьма массивным. Но, может быть, он окажется уже сытым. Тогда я смогу пройти мимо. Потом послышался звук гулких ударов, и я решил, что ошибся и это человек рубит дерево. В конце концов неподалеку я ведь видел совсем свежие следы вырубки.
Я осторожно раздвинул ветки. Сначала среди пышной зелени я никого не заметил, но потом рассмотрел стоявшую среди папоротника и сливавшуюся с ним гигантскую птицу с фиолетовыми лапами и зеленовато-желтым радужным оперением. У нее были глаза немного навыкате и хвост с синеватым отливом, состоявший из нескольких длинных перьев. Преобладал зеленый цвет, но желтой была выпуклая грудка птицы и крылья, желтым также отсвечивали два пятнышка на щеках. Загнутый клюв производил угрожающее впечатление. Размером он был с мою голову, а книзу заострялся и был немного зазубрен. Птица развлекалась тем, что долбила гигантский вяз. Дерево сотрясалось, в стороны летели громадные куски коры и сочной древесины. Некоторые колосс с удовольствием пожирал, запрокидывая вверх клюв, когда очередной обломок дерева проскальзывал в его большой зоб.
Теперь стало очевидно: то, что я с самого начала принял за вырубку, на самом деле было следами, оставленными клювом пернатого гиганта. Вид у него был не агрессивный, иначе я вряд ли отважился бы выйти из кустов и показаться ему. Впрочем, происшествия последних недель позволили мне утвердиться в собственных магических силах. Несмотря на некоторые опасения, вызванные массивными размерами птицы, я испытывал уверенность, что в случае необходимости смогу себя защитить. Огромная птица сразу же заметила мое появление и замерла, выставив в мою сторону немигающий недоверчивый зрачок. Ноздри на темном клюве раздувались с громким шелестом вдыхающего воздух могучего существа. Я сделал шаг навстречу и ласково проговорил:
— Не бойся, птичка, не обижу…
Наверное, ему понравился тембр моего голоса, потому что он стремительно повернулся — до сих пор он стоял ко мне в профиль, будто бы впав в ступор, теперь же, склонив голову с едва заметным хохолком, он стал наблюдать за мной. Продолжая нашептывать что-то подходящее, я сделал еще несколько шагов в его сторону, осторожно протянул ладонь — не без опасения: он мог оттяпать ее одним движением мощного клюва — и погладил птицу по крылу. Она издала едва различимое воркование и вдруг распахнула крыло на целых шесть футов, словно приглашала меня продолжить приятное поглаживание. Я снова потрепал птицу по крылу, а потом улыбнулся и сказал:
— Ну, мне пора, приятель! Меня ждут великие дела!
В молодости все самонадеянны, и нередко ожидание великих дел оборачивается в зрелом возрасте жестоким разочарованием в жизни, но в моем случае все, о чем я когда-либо мечтал, сбылось… Правда, совершенно иначе, чем я предполагал… Однако не буду забегать вперед: о великих делах и свершениях я поведаю несколько позже…
Гигант проводил меня взглядом, а я отправился дальше через лес. Мои мысли долгое время занимала странная встреча с дружественным существом. Я жалел, что не мог взять птицу с собой: такой могучий союзник в дороге мне наверняка пригодился бы. Он смог бы оберегать меня от хищников, которые могут встретиться в любой момент. К тому же мне было бы не так одиноко. Я грустил так некоторое время, пока не убедился, что птица следует за мной и вовсе не собирается покидать меня. Она ломилась через кустарник с диким хрустом. Видимо, ей было очень и очень одиноко в лесу, и случайная ласка сразу же привязала ее к человеку.
Я решил дождаться ее появления. Увидев, что я остановился, птица тоже замерла. Она спряталась за кустом и внимательно рассматривала меня сквозь густую листву.
— Эй ты, — крикнул я, — иди сюда, чего замерла…
Некоторое время птица предпочитала оставаться в своем укрытии, а потом выступила на поляну и протянула шестифутовое крыло, чтобы я погладил его.
Впоследствии, продолжив путешествие вместе, мы крепко подружились. Я назвал птицу Кеш. Очень скоро он выучился говорить: «Кеш — хорошая, умненькая птичка!» и звучно выкрикивать: «Жак — дурак!» Этому я его не учил. Слово «дурак» он узнал где-то прежде и срифмовал мое замечательное имя с этим постыдным прозвищем. Некоторое время я пытался заставить его замолчать, но никакие увещевания и наказания не помогали, тем более что довольно сложно наказывать птицу, которая выше тебя ростом. Кеш выкрикивал и другие слова. Как на знакомом мне языке, так и на странном северном диалекте.
Хорошо, что ведьмы заставляли меня внимательно штудировать лингвистическую учебную литературу: я без труда понимал речь почти всех мест, где оказывался, и мог легко объясниться. Исключение составлял разве что край Гейрог, где мне суждено было участвовать в военной кампании… Но и там из обрывков слов мне удавалось извлечь смысл сказанного.
По большей части я перемещался теперь верхом. Поначалу Кеш воспринял мою попытку на него взобраться как посягательство на личную свободу. Он даже попытался ущипнуть меня клювом — я едва успел увернуться, — но очень скоро он привык к всаднику, и хорошо ходил под седлом. Он вообще обучался всему с немыслимой скоростью. Никогда не думал, что птица может быть такой умной.
Были, конечно, и некоторые проблемы с его использованием в качестве скакового животного. Пробираясь через лес, Кеш забирался на дерево, цепляясь за ствол могучими лапами и клювом, а потом, разбросав крылья, спархивал на землю или на следующую ветку. Подобный способ передвижения через короткое время сильно утомил меня. Вцепившись в перья гигантской птицы, я в ужасе заваливался назад, пока он карабкался вверх, а потом стремительно летел в пропасть. Через некоторое время я почувствовал в себе присутствие разгневанного желудка, который настаивал на том, чтобы опорожниться.
Несколько дней ушло у меня на то, чтобы заставить птицу идти по земле. Наше путешествие несколько замедлилось, но зато мои внутренние органы теперь были в порядке, я мог удержать внутри себя ту скудную пищу, что удавалось добыть в дороге. Несколько раз я обнаруживал гнезда мелких птиц и разорял их — питательный желток поддерживал во мне силы. Кеш с завидной ловкостью отыскивал большие и вкусные семена и ягоды, несколько раз предлагал мне полакомиться древесиной, но я неизменно отказывался.
Путь наш был омрачен проливными дождями, которые, начавшись, уже больше не прекращались. Вода лилась с неба нескончаемыми потоками. Моя монашеская одежда превратилась в мокрые тряпки, облепившие тело. Кеш отряхивался время от времени, и тогда я едва не слетал с его сильного загривка, а брызги от пахнувших птицей перьев летели мне прямо в лицо. Во время одного из таких встряхиваний я выронил карту брата Жарреро. Мне пришлось заставить Кеша вернуться. Полдня я прочесывал местность и наконец нашел пергамент с нанесенными на него ориентирами… За то время, что я искал ее, карта сильно отсырела, некоторые названия расплылись, но в целом чернила оказались очень стойкими, так что она могла бы послужить мне. Но, к сожалению, карта теперь представляла для меня куда меньшую ценность, потому что, сбившись с пути, я забрел за пределы тех мест, которые были изображены на ней…
Родственников Кеша мы не встретили. Другие птицы в лесу были совсем небольшого размера: самая крупная — с ладонь.
Мне представилось, что мой спутник — странный каприз природы. Впоследствии мне суждено было убедиться, что это не так.
Первыми, кто заметил меня и Кеша, были несколько мальчишек, болтавшихся на лианах у самой опушки леса. Увидев нас, они здорово струхнули. Всадник, заросший темной спутанной бородой, с гривой почти черных волос, рассыпавшихся по плечам, и диковинная птица яркой расцветки, чей клюв угрожающе пощелкивал, заставили их сорваться с места и броситься прочь с криками ужаса. Этим они здорово меня позабавили. Я дал Кешу указание прибавить ходу, и очень скоро моему взору предстала уютная маленькая деревушка. Одноэтажные мазанки с соломенными крышами и деревянными крылечками стояли вразнобой. Между ним пролегала хорошо утоптанная дорога.
Проехав по ней недалеко вперед, покачиваясь на спине гигантской птицы, я вдруг услышал настойчивые удары колокола и невольно обернулся. На небольшой часовенке женщина в темных одеждах била в набат, с силой дергая длинный темный язык колокола. Похожее, она возвещала о моем прибытии. Это насторожило меня.
Люди встретили мое появление как-то странно. Они выходили навстречу, прижимали ладони к груди, начинали кланяться, старались заглянуть в мою немытую и заросшую физиономию.
Я дернул за оперение шеи, и птица остановилась. Ловко спрыгнув на землю, я поправил капюшон монашеской рясы. Он соскользнул мне на голову и несколько испортил эффектное приземление.
— Привет вам! — выкрикнул я. — Жак — мое имя!
Но местные жители и не думали представляться. Они продолжали кланяться и держались от меня на почтительном расстоянии. Люди выходили из домов медленно и, как мне показалось, с некоторым опасением. В толпе, которая все прибывала, я заприметил парочку весьма симпатичных селянок. Их поклоны, адресованные мне, внушали некоторые надежды на приятное времяпровождение. Выделялся своей мощной фигурой также деревенский староста, бормотавший приветствия.
Женщина, бившая в колокол, наконец спустилась. Расталкивая людей, она пробиралась ко мне. Вблизи на ее лице я рассмотрел разноцветные татуировки: узор из магических символов — следы причудливых древних верований.
Она упала на колени. Приятно, конечно, но даже мне показалось, что это уж чересчур.
— О посланник богов! — выкрикнула татуированная на смутно знакомом наречии, глядя на меня совершенно безумными глазами. — Как давно мы ждем тебя… и вот ты наконец среди нас…
— Хм, — смутился я, — давно ждете? Действительно, и вот я среди вас…
Следом за странной татуированной женщиной прочие мужчины и женщины тоже стали преклонять колени. Они протягивали ко мне руки и что-то гортанно выкрикивали. Должно быть, это были обращения к посланцу богов.
— Ладно, ладно, будет вам, — с приятным чувством в сердце принялся я поднимать их на ноги, — я тоже очень рад, но не до такой же степени…
— Священная птица, — различил я один из голосов и обернулся к своему пернатому приятелю.
«Ну да, животному посланца богов следовало быть сосудом святости».
Когда приветственная лихорадка потихоньку стала спадать, местные жители занялись более полезными делами. Сначала меня плотно накормили, а потом устроили на ночлег в одном из глиняных домиков. Кешу досталось место в конюшне. Селяне притащили ему бочку грецких орехов, и он принялся с наслаждением их разгрызать, оглушительно щелкая клювом.
Потом все удалились, оставив меня наедине с татуированной женщиной. Помещение было довольно темным, таким же, как это лесное племя. Свет из маленького окошка с трудом мог пробиться через мутный бычий пузырь. Мы стояли напротив и пристально смотрели друг другу в глаза. В доме, да и во всей деревне царила подозрительная тишина. Складывалось впечатление, что жители деревни вдруг затаили дыхание и ожидают чего-то.
Я мерил комнату шагами. А потом решил выяснить, что же здесь, черт возьми, происходит.
— Эй, — довольно грубо сказал я, — что, так и будем стоять и пялиться?
— Я не понимаю тебя…
— Просто скажи, с чего вы взяли, что я посланник богов?
Мы говорили на разных диалектах, и она вполне могла заплутать в паутине моих лингвистических конструкций. Я тоже не слишком хорошо понимал их речь. Она и другие селяне говорили на наречии Катара, но странно измененном, напоминающем чем-то язык Тура. Смешение диалектов невозможно было бы понять, не познакомься я во времена своего бурного детства с целой лексической системой языков, в том числе старокатарским праязыком. Она вдруг бегло начала говорить, гортанные звуки чередовались с длинными гласными, следующими одна за другой, иногда она помогала себе жестами — чувствовала, что я понимаю не все из сказанного. Я с большим трудом, но все же смог расшифровать речь жрицы.
По ее словам выходило, что я посланник, чье появление было предсказано в их ведических книгах еще в стародавние времена. Она проникновенно говорила о пришествии того, кого их книги называли Спаситель. Спасителем, по их мнению, был, надо думать, я. Согласно ведическому тексту, этот некто должен был явиться в трудный час на диковинной птице и избавить поселение от ужасного духа зла. Что это за дух и как я должен был их от него избавить, слушать я отказался. Раздраженно ходил из стороны в сторону и яростно бормотал себе под нос, что меня мало волнуют проблемы местных жителей. В книге упоминалось, что Спаситель будет странствующим монахом. На мне было одеяние монаха, но душа моя была черна, и я вовсе не планировал изгонять духов и кого бы то ни было из их привычной среды обитания. Меня любые злые духи вполне устраивали. Мысли проносились в моей голове со скоростью ветра. А что, если посланником должен был стать брат Жарреро и именно ему надлежало встретить в лесу птицу, подружиться с ней и явиться в эту деревню, если бы один из братьев-людоедов не сцапал монаха и тем самым не уничтожил древнее предсказание. Эти измышления представлялись мне вполне реальными. А может быть, брат Ариоро должен был оказаться на моем месте?
Я, конечно, с наслаждением покушаю за их счет, переночую здесь, а потом, простите, святые угодники, отправлюсь по своим делам.
Особенно важных дел у меня в те времена не наблюдалось, но несмотря на отсутствие дел, я постоянно куда-то спешил.
— Ладно, — сказал я, — думаю, теперь имеет смысл мне отдохнуть немного.
— Позволь разделить с тобой ложе, посланец богов. — Жрица мгновенно скинула с себя одежду.
Ее нагота была совершенной. Немного портили картину многочисленные татуировки по всему телу — даже соски грудей были испещрены мелкими кривыми каракулями, — но потом я усмотрел в цветном рисунке некоторую оригинальность. Какое-никакое, а разнообразие…
Она была страстной и ласковой одновременно Гладила мою голову и целовала плечи. А потом падала в пучину страсти и отдавалась ей вся, отдавалась мне… Ее крики, могу поспорить, не давали заснуть этот ночью никому в деревушке.
А наутро я проснулся один. Приготовился погладить упругое женское тело, и рука моя нащупала его отсутствие. Я торопливо огляделся, пошел к умывальнику и ополоснул лицо ледяной водой. Моей любовницы не было в доме.
«Может, она готовит завтрак?»
— Модрена, — крикнул я.
В пылу страсти она назвала мне свое имя. Но никто не откликнулся. Завтрак никто не готовил. В доме царила тишина.
Потом я выбрался из домика и принялся бесцельно рыскать по деревне, но нигде не смог ее найти. Наконец ко мне приблизился староста, положил руку на мое плечо и сказал:
— Не ищи ее, посланник. Она поступила, как должно. Она спустилась в подземелье…
Его слова, как ни странно, я разобрал сразу же:
— Куда-куда?
— В подземелье. Туда, куда каждую полную Луну уходят наши девушки.
— А ну-ка пошли туда. — Я решительно качнул головой.
— Как, уже? — Староста в недоумении уставился на меня.
— Уже, уже, давай скорее, пошли… Он нерешительно отступил и глядел на меня с видимым удивлением.
— А разве уже пора?
— Пора, — решительно заявил я.
Староста пожал плечами и повел меня через деревню к лесу. Мы миновали несколько лесных прогалин и добрались до холма, внутри которого был лаз, уводящий отвесно вниз, в самые недра земли.
— Она что, там?
Он утвердительно кивнул. Я собирался отправиться следом за жрицей немедленно, но старейшина удержал меня.
— Ты же сказал, она там? — Я не совсем понимал, что он имеет против немедленного спасения жрицы.
— Да, там, — ответил староста, — и будет там, пока Луна не сделается полной и круглой. И это будет ее последний час. Однако тебе еще не время идти туда, ты заблудишься в подземном лабиринте.
— А когда будет время?
— Ближе к вечеру неизвестный нам человек, или злой дух, придет забирать еду, и тогда ты сможешь пойти за ним и убить. Так сказано в древних книгах — посланник пойдет за духом и убьет его. Может быть, тебе нужно какое-нибудь оружие?
— Да нет, спасибо, — откликнулся я, — думаю, и так разберемся с вашими проблемами. А какого черта она туда полезла?
— Она была уверена, что ты дождешься вечера, пойдешь и спасешь ее…
— Чушь собачья…
— Что? Прости, посланник, я не понял тебя…
— Да ничего, это наречие племени боном — так их шаманы отгоняют злых духов.
— А, я понял. — Вид у старосты сделался очень довольный.
Меня обрадовало то, что злой дух питается теми же продуктами, что и люди, значит, он не так страшен, как я сам. Наверное, кому-то просто удалось запугать наивных деревенских жителей, и теперь этот некто пожинал плоды собственного хитроумия. Молодец, ничего не скажешь. Надо и мне взять на вооружение этот трюк. Может, заберусь в подземный ход возле какого-нибудь города и буду требовать дань. Как бы то ни было, но жрицу следовало оттуда вытащить. Мне она очень понравилась, и я решил во что бы то ни стало спасти ее.
Согласен, происшествие исключительное — мне кто-то понравился так, что я попытался его спасти. По молодости лет такое со мной иногда случалось. Редко, но бывало.
К вечеру некто, чью фигуру в темноте сложно было рассмотреть, и вправду появился и взял продукты, а потом скрылся в подземном ходе. Там он, насколько я смог рассмотреть, зажег свечу. По крайней мере, его силуэт удалялся, освещенный сполохами огня, который горел внутри подземного хода.
Я кивнул старосте и жителям деревни, собравшимся вокруг холма, и решительно направился вниз, намереваясь быстро разобраться с этим простым делом: злые духи неплохо видят в темноте, им дополнительное освещение ни к чему.
Огонек свечи слабо мерцал впереди, и я следовал за ним, опасаясь потеряться в обширном подземном лабиринте. В детстве ведьмы учили меня проходить лабиринты, но некоторым полученным знаниям я почему-то не доверял.
А разве у вас так не бывает? Казалось бы, все обстоятельства вам известны, вы доподлинно знаете, как поступить в данной ситуации, — теорию освоили в совершенстве, а на практике — бабах, вы потерялись, у вас уже наблюдается дрожание конечностей, онемение позвоночного столба, трясучка челюстей с одновременным зубодробительным эффектом. Так и я, наделенный магической силой и сводом полезных В подобной ситуации знаний, совсем не был уверен, что смогу выбраться из лабиринта, тем более что таких холодных и мрачных подземелий видеть мне еще не приходилось. Лабиринт производил неприятное впечатление, он чем-то тяготил меня, давил, словно невозвращенные долги.
Огонек еще некоторое время вел меня, а потом вдруг исчез. Я сразу же зажег заклятие факела: не хватало только блуждать в кромешной темноте…
На глиняном полу немедленно проступили очертания человеческих костей. Беглый осмотр показал, что кости обглоданы кем-то огромным с массивной челюстью и острыми зубами. Я растерянно обернулся. Может, вернуться? Но глаза татуированной жрицы были так огненно красивы, ее тело настолько сладко, а страстные стоны — глубоки и возбуждающи, что я выругался и пошел дальше.
Вскоре обнаружилась простая причина внезапного исчезновения огонька — дубовая дверь, за которой несший свечу человек, или злой дух, скрылся. Я немного потоптался у порога, а потом решительно толкнул ее и, пригнувшись, вошел в длинный подземный зал, весь заставленный книгами. Десятифутовые потолки почернели от копоти. И в самый потолок, поражая воображение, упиралась статуя диковинного зверя. Раскинув полукружие крыльев, каменная тварь скалила мерзкую, исключительно тупую морду. Скульптор не поленился и создал несколько рядов острых зубов, которые вразнобой торчали из пасти.
Помещение освещалось свечой, вставленной в металлический подсвечник. За столом, склонившись, сидел седобородый старик. В руках он держал гусиное перо. Должно быть, собирался что-то записать, но мое появление помешало ему осуществить задуманное. Старик поднял лицо. Оно отразило удивление, но я отметил вместе с тем некоторое злорадство в его глазах, словно во мне старик разглядел нечто очень смешное. Его гримаса мне не очень понравилась.
— Я — Жак, уважаемый, — представился я со всей вежливостью, на какую только был способен.
— На колени, смерд! — выкрикнул вдруг старик, вскакивая на ноги. Подобное обращение было для меня совершенно неожиданным и в высшей степени неприятным после оказанного мне наверху королевского приема. — Ты разговариваешь с Хеймдаллом Одиноким, хранителем Каменного Горгула!
— Да-да, я понял, ты сторож при статуе, — сказал я, — вот только в толк не возьму, к чему такой пафос-то? И куда деваются девки из деревни, которых ты забираешь каждую Луну?
У меня уже появились смутные подозрения насчет того, что этот престранный старикан, за которым я шел по лабиринту, делает с молодыми девушками… Возможно, он ест их потом, как Латуний Цизераний Четырнерий и его брат, имени которого я, к сожалению, а возможно к счастью, не знаю.
Хеймдалл Одинокий вдруг вздрогнул всем телом и уставился куда-то в сторону. Проследив его взгляд, я увидел массивные песочные часы, стоявшие в стенной нише. Белый песок тонкой струйкой перетекал из верхней части вниз. Вверху они почти опустели. Мы оба замерли, завороженные течением времени.
Потом он метнулся к часам и ловко их перевернул, как только последняя песчинка упала вниз, подхватил стоявший рядом со столом посох и угрожающе двинулся на меня. Свое оружие старик держал двумя руками, как настоящий боец, но все равно происходящее выглядело довольно забавным: уж больно дряхлым был нападавший.
О да, теперь я понял — предсказание ведических книг было очень точным, жители селения ждали именно меня. В такой ситуации я, несомненно, тот, кто сможет им помочь. Сейчас расправлюсь со стариком, переломаю все. его иссохшиеся кости и стану великим героем, победителем злых духов-пенсионеров.
— Уважаемый дряхлый сторож, — сказал я, — может, ты не будешь веселить статую?
Старик сильно обиделся, его лицо сморщилось, как гнилое яблоко, а потом он резко перешел в наступление и ударил меня посохом по клацнувшим неудачно зубам. Удар был настолько неожиданным — такой прыти от старика Хеймдалл а я не ожидал, — что на некоторое время я оказался дезориентирован. Но быстро пришел в себя, встряхнул головой, в которой сначала забегали-забренчали звонкие ноты и цвета, а потом медленно, но верно, прояснилось.
— Так, старик, — выдавил я, утирая тыльной стороной ладони окровавленный рот, — так и зубы потерять недолго.
— Недолго, — сурово согласился Хеймдалл Одинокий, — и потеряешь…
Его поза была исполнена значительности: успешное нападение здорово вдохновило любителя молоденьких селянок.
Я поднял ладонь и начертил в воздухе сияющий полукруг, чем немало удивил старика. Наверное, в его подземелье колдуны захаживали нечасто. Полукруг обратился в окружность, которая, вопреки всем законам физики, начала бешено вращаться, вихрь смел со стола все папирусы и письменные принадлежности, огонек свечи затрепетал и едва не погас. Некоторое время Хеймдалл Одинокий тупо рассматривал огненную окружность, пока она не раскрутилась окончательно и не врезалась в его впалую грудь. Дедушка со свистом промчался по воздуху, отчаянно взмахнул худыми ногами и врезался в книжный стеллаж, который не удержался на старых крепежах и с диким грохотом повалился, придавив многочисленными тяжелыми томами и грузным деревянным основанием хранителя Каменного Горгула. При этом я услышал отчетливый хруст. Все, Хеймдалл весь поломался…
Свеча погасла, и я оказался в кромешной темноте. Деревенька была спасена. Теперь в моих ближайших планах был поиск любезной моему сердцу татуированной жрицы. Поскольку в комнатке ее присутствия не наблюдалось, я здраво рассудил, что дряхлый извращенец, темная ему память, спрятал ее где-то в подземном ходу. Мысль о том, что красотка томится одна во мраке, испытывая ужас и страдание, наполнила меня праведным гневом.
Я зажег заклятие факела и, насвистывая примитивный кабацкий мотив, выбрался из кельи гадкого старика. Здесь я остановился, чтобы поразмышлять.
Теперь становилось очевидно, что мне все же придется плутать по лабиринту и оставлять пометки на стенах, чтобы впоследствии найти дорогу наверх. Теоретические знания следовало применить на практике. Почему-то недоверие к ним никак не давало мне покоя.
Осторожно продвигаясь вдоль неровных стен, я решил для начала вернуться к выходу из подземелья, чтобы потом знать, в каком направлении мне идти.
«Кажется, я проходил вот здесь…»
Факел осветил коридор, ведущий наверх. По нему я и направился очень осторожно, обшаривая взглядом пространство.
Почва под ногами была довольно мягкой — красная глина. Время от времени я наступал на что-то твердое. Сомневаться в том, что это такое, уже не приходилось — в лабиринте повсюду были разбросаны обломки человеческих костей, а продвинувшись немного дальше, я наткнулся на почти целый череп. В темноте он матово поблескивал серовато-белой лобной долей. Чьи-то гигантские челюсти сильно повредили кость, оставив на ней длинные глубокие отметины. Я перевернул череп ногой, на меня явственно пахнуло холодком страха. Дальше я пошел с еще большей осторожностью, размышляя о том. что, видимо, не все так просто, как мне представлялось с самого начала, и лабиринт — место довольно неприятное.
Вскоре я понял, что найти выход мне не удается, однако панике не поддается.
Не такой я человек, чтобы поддаваться панике. Симпатичной девчушке по имени Паника — если бы кто-нибудь решил так назвать свою нелюбимую дочурку, — я бы, пожалуй, поддался, а абстрактному понятию, означающему чувство полнейшей безысходности, никогда!
Вдруг позади раздался то ли скрежет, то ли громкое воркование. Поскольку природа звука оставалась для меня загадкой, я обернулся и направил факел назад. Он пролетел по воздуху несколько метров и замер. Некоторое время я вглядывался в кромешный мрак, но так ничего и не увидел — только пустое пространство и сполохи пламени на стенах. Между тем звук повторился. Скрежетало железо, будто несмазанные петли двери, или едва слышно стонал гигантский хищник. Теперь я отчетливо уловил, что звук раздавался в отдалении, но был настолько громким, что показался мне очень близким. Мягкие стены лабиринта словно специально были созданы для того, чтобы поглощать звук, и тем не менее я его слышал!
Я решил ускорить поиски жрицы и как можно быстрее убраться отсюда восвояси, развернулся и стремительно зашагал прочь. В конце концов, мне было абсолютно все равно, что будет происходить дальше с жителями этого селения, — пусть злой дух, или кто он там, продолжает ужинать их девушками, но татуированную жрицу я должен был спасти… У меня есть для этого ловкость, интеллект и магические силы, в чью непобедимую мощь я уже начинал безгранично верить.
Дикий рев — ощущения были такие, будто толпа, состоящая из ста лишенных рассудка безумцев, решила проорать приветствие своему господину, — обрушился на меня и раздавил мою уверенность в несколько мгновений, пока мои барабанные перепонки пульсировали, а по взмокшей от ужаса спине катилась струйка пота.
[hr][br]
Я не злопамятный, я просто злой, а вот память у меня плохая. Совсем склероз замучил: отомщу, забуду, и еще раз отомщу.
|
| |
| |
| коля | Дата: Пятница, 21.12.12, 12:44 | Сообщение # 9 |
|
Санин
Группа: Администраторы
Сообщений: 877
Статус: Offline
| Какое бы дьявольское создание ни обитало в этом лабиринте, совершенно очевидно, что глотка у него гигантского размера, да и зубы, судя по всему, рекордной длины. Мне вспомнился обглоданный череп, и я прибавил шагу, стараясь, чтобы дыхание не сбивалось.
А вдруг это гигантская дрофа, которая питается героями, спасающими девушек? Или минотавр? Я где-то слышал, что минотавры любят обитать как раз в таких вот подземных лабиринтах. А может, все это — одна большая ловушка, в которую меня завлекли жители деревни, чтобы покормить свою возлюбленную зверюшку?
Размышляя таким образом, я неожиданно понял, что угодил в тупик. Между тем я уже вполне отчетливо слышал, как кто-то не в меру массивный ступает на глиняный пол позади, при этом шаги его отдаются гулким эхом. Значит, весит это существо не меньше тонны. Если это дрофа, то мне точно конец. После первого же раза…
Я стремительно побежал по коридору, приведшему меня в тупик, — назад, назад, быстрее, быстрее. Факел немного не поспевал за мной — заклятие было весьма несовершенным, поэтому большую часть пути я проделал в кромешной темноте. Гулкие шаги неизвестного монстра становились все ближе, потом я увидел несколько ответвлений, нырнул в одно из них и помчался вперед со всей возможной скоростью.
Очень скоро я почувствовал, что подземный ход расширяется, и через несколько мгновений неожиданно вдохнул менее спертый воздух большого пространства. Факел взмыл под самый потолок, подчинившись моей магической воле, и я смог рассмотреть, где очутился. Коридор привел меня в обширный зал, потолок которого, судя по всему, упирался в самую макушку холма, а значит, все это подземелье было когда-то давно создано для того, чтобы служить домом. Вот только чьим домом?
Факел поднимался все выше, продолжая рассеивать тьму, и я внезапно заметил впереди деревянный столб, постепенно выплывавшие из мрака. К заржавленным металлическим скобам, крепко сидевшим в сухом дереве, была прикручена за запястья татуированная жрица. Она была без сознания и безвольно висела на руках, кисти ее уже посинели, а лицо, там, где кожа проглядывала через причудливый рисунок, было бледнее Луны. Впрочем, в подземелье все выглядело либо бледным, либо темным. Столб же был такого огромного размера, что я, подняв голову, ощутил легкое головокружение. Если бы я вдруг решил его обхватить, мои ладони вряд ли встретились бы с другой стороны. Из какого же дерева неизвестные древотесы создали такой столб? Вокруг него — о ужас! — все было засыпано обглоданными человеческими костями.
Я стремительно кинулся к жрице и, сведя пальцы, быстро пережег веревки. Девушка осела на землю. Я припал к ней — пульс хорошо прослушивался, но дыхание было слабым.
— Модрена, — позвал я, но жрица не откликнулась.
Гул шагов, несколько отдалившийся, тем временем снова стал нарастать. Я взвалил девушку на плечо и осмотрелся. Из зала вело не менее десятка коридоров. Мне предстояло очень быстро сделать выбор. Промедли я еще мгновение — и наша участь была бы решена. Но перед лицом смертельной опасности я соображал и двигался весьма проворно. Как только я вбежал в один из коридоров, позади меня раздался оглушительный и яростный рев. Он буквально сбил меня с ног. А потом я отчетливо услышал, как нечто огромное захлопало крыльями.
Я боялся обернуться, потому что мне показалось, я догадался, что я там увижу. Мне вспомнился Хеймдалл Одинокий — хранитель Каменного Горгула и трехметровая каменная статуя, упиравшаяся в потолок. У старика был очень злорадный вид, когда он переворачивал песочные часы. Наверное, они отсчитывали мгновения до того часа, когда горгул вновь оживет и отправится за своей добычей.
Я споткнулся и тяжело рухнул на колени, жрица выскользнула из рук и, ударившись о землю, слабо вскрикнула. Она все еще находилась без сознания, но уже начала приходить в себя. Сделав над собой усилие, я приподнялся, не удержался и все же кинул взгляд назад. Самые мрачные мои предчувствия сбывались.
Разбросав огромные перепончатые крылья, гигантский горгул медленно взмывал вверх. Его челюсти, не нашедшие добычу, которая, по обыкновению, должна была находиться у жертвенного столба, яростно смыкались, я отчетливо услышал скрежет гигантских зубов. Потом он заметил меня. Некоторое время я рассматривал желтые радужки его звериных глаз, а потом резко прыгнул в подземный ход, подхватив жрицу на руки. Она едва слышно застонала, что позволило мне надеяться, что, возможно, вскоре она придет в себя и сможет передвигаться самостоятельно.
Факел снова отставал, он прыгал где-то за моим плечом, больше освещая дорогу горгулу, нежели мне. Втиснувшись в узкий проход, он сложил крылья за спиной и довольно ловко, перебирая мелкими когтистыми лапами, полз следом за нами. Эти коридоры словно специально были созданы для того, чтобы он мог удобно по ним перемещаться, я же постоянно спотыкался и налетал на стены. В конце концов факел погас, и наступила кромешная тьма. Подземную тишину нарушал скрежет чешуйчатого тела горгула о землю.
Так мы продвигались по подземным ходам довольно продолжительное время. Я все больше выматывался — ведь мне приходилось тащить татуированную жрицу. Горгул чувствовал, что приближается к добыче, и издавал громкие горловые звуки, с аппетитом щелкал тяжелыми челюстями и оглушительно сопел — я постоянно чувствовал зловоние и смрад его дыхания.
Наконец мне надоела эта погоня, которая явно должна была вскоре завершиться — и отнюдь не в мою пользу. Я резко остановился, аккуратно положил жрицу на землю, резко обернулся, наполнил ладони магической силой и метнул назад огненный шар. Поскольку времени до того, как зубы и когти этой твари обрушатся на меня, оставалось совсем мало, шар вышел не слишком крупным. Он покатился по подземному тоннелю, освещая все вокруг и оставляя позади себя огненный след, а потом врезался в грудь монстра. Получив удар, горгул взревел и попытался встать на задние лапы, но ударился о потолок. Вокруг него рассыпались огни, искры, ход осветился, и стало хорошо видно, что он ранен: из множества порезов на его птичьей груди сочилась темная жидкость.
Горгул затряс головой и яростно заревел, так что я отшатнулся и закрыл уши руками. А потом ожившая статуя ринулась вперед с такой немыслимой скоростью, что я даже не успел сотворить простейшего жеста. Когти зверюги полоснули меня, разрывая одежду и кожу. Я почувствовал, как из глубоких порезов на ребрах хлынула теплая кровь. От второго удара горгула я тем не менее успел увернуться и, нырнув под его лапу, скользнул мимо разверзшейся и клацнувшей пасти. Изо рта каменного идола на меня пахнуло адским смрадом.
Избежав таким образом смертельной опасности, я мигом оценил обстановку и со всех ног побежал обратно к залу. Кровь продолжала литься из располосованной груди, багровые капли падали и исчезали во тьме.
Обычный человек, скорее всего, давно бы уже оказался на том свете, получив такое ранение, как я, но во мне благодаря эликсирам ведьм бежала кровь совсем иной молекулярной структуры, поэтому я все еще был жив и твердо стоял на ногах. Мои ткани принялись стремительно регенерировать, края ран стягивались, стремились сомкнуться, а кровь стремительно сворачивалась, чтобы прекратить кровотечение. И все же последствия ранения, конечно, ощущались: кружилась голова, нестерпимо кололо в правом боку. Не обращая внимания на боль, я продолжал бежать вперед, пока наконец не оказался в зале. Горгул должен был появиться из лаза через секунду. Он яростно ревел, звучно хлопал сложенными за спиной крыльями. Большую часть времени зверюга потеряла, пока разворачивалась, — в подземелье у него было совсем мало места для маневра.
Я зашел за гигантский столб, к которому Хеймдалл Одинокий прикручивал несчастных девушек, попавших к нему в руки, и свел ладони. Оставалось дождаться, когда из подземного хода появится морда отвратительного существа. Шелест был все ближе, и наконец два огненных глаза показались из тьмы. Тогда я послал незримый импульс. Огонь ударил в самое основание столба, послышался треск, и ствол гигантского дерева стал медленно заваливаться.
Расчет был точным. План, родившийся в моей голове, когда длинные когти полоснули меня по ребрам, реализовался полностью. Каменный горгул появился из подземного хода и стал стремительно возноситься вверх, чтобы напасть на меня с воздуха. В это мгновение гигантский ствол рухнул, оборвав его красивый полет, и подмял горгула под себя. Послышался ужасающий треск, столб сломался в поперечнике и вместе с тварью врезался в землю…
Наступила тишина, нарушаемая только слабым поскребыванием. Это когти горгула некоторое время двигались, царапая плотную древесину. Затем все стихло. Что-то едва слышно защелкало.
Я приблизился к гор гулу, придавленному столбом. От его головы и грудной клетки мало что осталось. Монстр медленно каменел с характерным треском в конечностях, быстро превращаясь в часть скалистой породы… Впрочем, статуя, в которую он стремился превратиться после смерти, более всего напоминала скульптуры, найденные археологами в раскопках Попей, древнего города-государства Альвиолен, — части конструкции повреждены, отсутствуют важные фрагменты, нарушая целостность произведения искусства. При взгляде на каменного горгула мне вспомнилась Мегера Вилосская, скульптура женщины без ног, ныне являющаяся украшением исторического музея в просвещенной Миратре.
Я устал наблюдать страшноватую каменную агонию, зажег факел и задумчиво побрел по лабиринту к тому месту, где оставил татуированную жрицу.
Ну вот. На моей совести еще два убийства — мерзкий старик, возомнивший себя неизвестно кем, но очень большим и сильным, и ужасающая тварь, которую он кормил красотками, как, впрочем, и страхолюдинами, из местной деревушки.
Жрица уже пришла в себя. Она сидела, привалившись к стене, и пялилась мутноватыми глазами в темноту. На мое появление она почти не отреагировала, хотя я, черт возьми, был ее спасителем, фактически «принцем на белом коне». Она просто обязана была воздать мне должное.
— Похоже, тебе уже лучше, — сказал я.
— Я как будто сплю, — медленно размыкая губы, пробормотала она, — наверное, меня чем-то опоили.
— Ладно, поднимайся, — я взял ее за локоть, — пошли на выход.
У меня сильно кружилась голова. Все-таки потеря крови была довольно большой. Временами я думал, что вот-вот окажусь на глиняном полу и уже не встану, однако мы все-таки дошли.
Когда на поверхности появилась жрица, переставлявшая нога так, словно они принадлежали кому-то другому, а следом за ней из подземного хода выбрался я, толпа селян, собравшаяся здесь, издала бешеный вопль ликования. Они славили посланца богов, то бишь меня. Бедолаги снова попадали на колени и принялись воздавать хвалу спасителю от Каменного Горгула, низко припадая к земле.
— Если вы действительно хотите сделать мне приятное, — выкрикнул я, и мои слова встретили новой бурной овацией: как же иначе — «посланец богов» к ним обратился, — срочно принесите мне бочку холодного эля… Я собираюсь надраться.
Кошмар седьмой
БЕЛАЯ ГОРЯЧКА АЛХИМИКА АЛАРИКА
Мерлин поправил на себе побитую молью мантию, швырнул на стол связку ключей и произнес:
— Вы заметили, сэры, какие стоят погоды…
Стругацкие. Понедельник начинается в субботу
После совершенного подвига в голову мою закралось смутное предположение, что я действительно посланец богов. А что, подобное было вполне возможно, учитывая присущее мне обаяние и интеллект явно божественного, сакрального я бы сказал, происхождения. Глупо, конечно, предполагать, что я был направлен в этот мир с целью совершения одного-единственного подвига — спасения тупых жителей глухой деревушки от Каменного Горгула. О нет, я был направлен в этот мир для великих дел, мне еще предстояло пережить множество приключений и свершить множество благородных — и не слишком — поступков. В этом-то я был почти уверен… или уверен почти…
«А вдруг все обстоит именно так, и я сотворен создателем для того, чтобы спасти эту жалкую горстку ленивых сельских жителей?»
По спине моей пробежал неприятный холодок: ведь подобное означало бы, что, совершив подвиг, богам я теперь не нужен и они, несомненно, попробуют убрать меня с арены.
Потом я подумал: да какая, к черту, арена? Наверняка все было совсем иначе. Боги давным-давно умерли, судьбы не существовало, а меня бросало из стороны в сторону, словно я плыл по бурной реке в лодке без руля и ветрил. Двигаясь скачкообразно по этой идиотской и крайне запутанной жизни, я самым естественным образом приобретал необходимые мне опыт и знания. Да, пожалуй, именно так все и было! Я — антифаталист. Судьбы нет и никогда не было — есть то, что сотворю я сам, ну и, конечно, удача. Что же еще. Удача, которая сопровождает меня по жизни. Только благодаря удаче мне удалось благополучно избежать многих опасностей, подстерегавших меня в пути: я сбежал от болотных дроф, избавился от людоедов, культ святой Бевьевы почти не коснулся меня и моего символа мужественности, если не считать Варру Луковый Росток. Да и все прочее, встретившееся мне во время этого затянувшегося путешествия, было так или иначе связано с моей удачей. А удача, в свою очередь, — не что иное, как ценный набор качеств, которыми обладает одна очень развитая — не в меру развитая — личность.
Так, размышляя сам с собой и незаметно для себя испытывая все большее чувство самодостаточности и гордости за себя любимого и свою магическую мощь, я ехал на Кеше по мощенной битым камнем дороге к хижине алхимика. Спасенные сельские жители уверили меня, что алхимик хорошо разбирается в местной топографии и сможет показать мне дорогу к большому городу. Хотя уже стало очевидно, что я снова сбился с дороги и до города еще очень далеко. Мое желание уехать селяне расценили как должное. Посланцу богов и не следует задерживаться там, где он совершил подвиг. Пришел, увидел, победил — пора и честь знать… Примерно так.
Вокруг пели птицы. Кеш изредка откликался, раскрывая свой огромный клюв. Через древесное редколесье просвечивало солнце, и мне казалось, что конец моим злоключениям уже близок. Одет я был в расшитые бархатные черные штаны и длинный коричневый кожаный жилет — сельские жители постарались на славу, накормили меня и принарядили в дорогу. Избавиться от монашеской рясы — редкое счастье. Если вам когда-нибудь придется нацепить на себя монашеские одеяния, а потом в один прекрасный момент вы их сбросите, вам станут понятны мои чувства. Теперь ничто уже не стесняло моих движений.
Скоро-скоро я выберусь к цивилизованным местам, а там уже смогу решить, чем мне заняться дальше. Мои способности наверняка снова найдут применение при королевском дворе, а может, я наберу учеников и создам небольшую армию, после чего отвоюю себе собственное королевство. Вот это неплохая мысль! Быть королем! Пожалуй, я вполне этого достоин.
Тогда я еще не знал, что моим смутным планам суждено будет воплотиться в реальность: войска армии мертвых завоюют весь Разделенный материк, повсюду будут гореть огни пожарищ, война будет вестись даже на Удаленных землях и Мастеровых островах, ожившие мертвые зашагают по засыпанным пеплом дорогам, а умерщвленные живые будут развешаны на крестах вдоль всего торгового тракта, море ежедневно станет выносить на сушу тысячи трупов — они будут плавать на отмелях у берега и, лежа на холодной воде, глядеть в небо остекленевшими мутными глазами… То будет время воронья, и целые стаи черных птиц, обожающих падаль, будут виться в небе и медленно, осторожными полукружиями, спускаться вниз, разбросав тяжелые смоляные крылья.
Пропади я в этих непроглядных лесах — и ничего бы не было: в мире были бы тишина и покой, а время, когда Черный Волчонок переродился в Черного Властелина, так бы никогда и не наступило. Но всем распоряжается господин случай и моя удача, конечно…
А она ведь не что иное, как набор качеств, присущих одной очень ловкой личности…
Хижина алхимика действительно отыскалась в конце мощенной камнем дороги. На заборе сушились травки, лягушачьи тушки, связки серых мышей, черепа сусликов и множество прочей мерзости, украшавшей ограду домика алхимика с незапамятных времен, судя по их замшелому виду. Мне удалось разглядеть изумрудную ящерицу, которая, недолго понаблюдав за мной и Кешем и решив, по всей видимости, что лучше с такими странными существами, как мы, не связываться, бойко юркнула в пустую глазницу сухого белого черепа и затаилась где-то там внутри.
Я спрыгнул со спины Кеша — ловко спрыгнул, чего там говорить, — и легонько потрепал его по оперению шеи. Он с удовольствием покрутил головой и что-то проворковал. Удивительная была у него голова — она легко вращалась во все стороны. Ему не пришлось поворачиваться всем телом, чтобы рассмотреть, как я обхожу его и дергаю калитку, сделанную из небрежно связанных прутьев.
Думаю, я немного не рассчитал силы, потому что шаткая калитка слетела с петель и упала в пыль.
Словно ожидая, когда это произойдет, из домика стремительно выбежал бойкий длинноносый старик с кустистыми клочьями бровей над хитрыми озорными глазками. Сейчас они выражали крайнюю степень неприязни.
— Ага! — завопил алхимик, ибо это не мог быть никто другой. — Ты поломал мою великолепную калитку!!! Между прочим, коллекционный экземпляр!!! Мне собирал ее сам великий мастер Кугерт, и собирал, надо сказать, довольно долго!!! Если бы ты знал, сколько она стоила!!! Ведь это была магическая вещь!!! Такие вещи делали только в старые времена!!! Только в старые времена!!!
Он заботливо приподнял калитку и с безнадежным видом вновь уронил ее в пыль.
— Что ты скажешь на это?! — крикнул он.
— Скажу, что это настоящий хлам, — не замедлил я откликнуться: в живых экспрессивных дискуссиях я всегда любил принимать участие.
— Хлам?! — возмущенно воскликнул алхимик. — Вот и видно, что ты болван неотесанный и ничего не понимаешь в искусстве. Да знаешь ли ты, кто перед тобой… Сам великий ценитель скульптуры и живописи, меня просил оценить его работу еще Херцог Великолепный, я не кто-нибудь… Да, я — Аларик.
— Меня предупредили, — заметил я, — еще сказали, будто вам, любезный Аларик, доподлинно известно, как я смогу отсюда добраться до Катара. В этих местах довольно просто заблудиться.
— О! — вскричал вдруг Аларик, всплескивая руками. — Какой молодец! Он привел мне мою птицу!
Раньше он Кеша не замечал, потому что был очень занят калиткой. Наступив на нее босой ступней — ботинок Аларик не носил, должно быть, от бедности, — алхимик с нескрываемой радостью взирал на моего пернатого приятеля.
— А ну-ка, дружок, иди к папочке, — сказал он и распахнул объятия.
Самонадеянности старика оставалось позавидовать.
— Это моя птица! — громогласно изрек я.
— Чего?! — вылупился на меня алхимик, — Это я его сделал, я его вырастил, вот этими руками, я кормил эту неблагодарную скотину, а он, негодяй, раскидал бревна и сбежал от меня. Он мне нужен для устрашения крестьян и прочей нечисти, которая ломает произведения искусства…
Старик снова насупил кустистые брови.
— Мне тоже, — откликнулся я, несколько смущенный: у меня стали возникать сомнения насчет того, у кого больше прав на гигантскую птицу.
Однако Кеша я бы не отдал никому и ни за что.
В это мгновение наш спор решил сам Кеш. Он вдруг ринулся к старику, как к старому знакомцу, и принялся делать перед ним быстрые движения головой, что, как мне уже хорошо было известно, означало у него крайнюю степень приязни и любви.
— Хм, — только и смог выдавить я и ощутил крайнюю степень досады.
— Вот видишь! — Аларик принялся трепать Кеша по шее, при этом птица что-то едва слышно ворковала.
Алхимиком вдруг овладело благожелательное настроение, наверное, возвращение блудного сына так хорошо на него повлияло.
— Ладно, — сказал он, — зайди в избушку, раз пришел, давай посидим, покалякаем про дела в мире. Ты, наверное, хочешь жрать?
Старик выглядел вполне безобидным, к тому же у меня уже начинало посасывать в желудке. Я кивнул и следом за алхимиком наступил на «величайшее произведение искусства», лежавшее в дорожной пыли. При этом одна из перекладин калитки хрустнула, и Аларик, успевший пройти вперед, резко обернулся, глядя на меня с неприкрытой ненавистью. Но приглашение все еще оставалось в силе, и мы вошли в его хижину.
Внутри было темно и довольно прохладно, под потолком висели все те же травки и лягушачьи тушки, на столе лежала копченая индейка и стоял кувшин, в котором было налито, по всей видимости, вино.
— Собственно, видишь ли, их жрица Модрена только и говорила о посланце и диковинной птице, прожужжала все уши, пигалица, — сказал Аларик, наливая в грязный бокал, который он до этого протер занавеской, вино — мутноватую жижу, больше напоминающую дорожную грязь. — Ну… я немножко подумал и решил: а не порадовать ли девчонку, не создать ли диковинную птицу?… К тому же с кретинами будет проще управляться. Ну и сделал его…
Занавеска выглядела так, что становилось ясно: старик не всегда пользовался ею по назначению. Словно подтверждая мои мысли, алхимик ухватился за клетчатый край, поднес занавеску к длинному носу и шумно высморкался.
— Ну-с, — сказал он, — как говорится, спешите разделить со мной мою скромную трапезу.
— Значит, я все же не посланник богов? — невольно вырвалось у меня.
— Ты — посланник богов?! Ха-ха-ха! — Аларик гнусно захохотал. — Да ты только посмотри на свою рожу! Ты скорее похож на посланника адских пределов. Посланник богов… Держите меня!
Я насупился.
«Чертов алхимик. Он слишком много на себя берет».
И все же от еды я не отказался, ловко ухватил индейку и принялся откусывать от нее, пока алхимик опорожнял содержимое стакана. Когда он вылакал вино и поставил стакан на стол, стало хорошо видно, что нос Аларика приобрел отчетливый сизый оттенок.
— Ик, — сказал он, — ну ты и жрешь, юноша, дайна сюда индейку.
Я успел только вскрикнуть. Длинноносый старикашка выхватил слегка обглоданную мной индейку и мигом ее сжевал, а потом выплюнул кости в угол.
— Вот и все!!! — заорал он. — Вот и все!!! Ха-ха-ха, вот и закончилась наша замечательная трапеза…
Он вскочил из-за стола, громко цыкая зубом, извлек откуда-то острую длинную щепку и принялся премерзко ковыряться в своих полусгнивших зубах.
— Видишь, — сказал он, — в хижине доброго старого алхимика каждый найдет достойный прием, даже такой неотесанный чурбан, как ты… ха-ха-ха… совсем, ха-ха-ха, не разбирающийся в искусстве…
— Да уж, — я поднялся из-за стола, чувствуя себя обманутым.
«А предлагал поесть…»
— Надо бы выпить еще. — Аларик ловко нацедил себе второй стакан багровой жижи и залпом его осушил.
В глазах его забегали веселые искорки.
— А что, моя птица тебе нравится?! — крикнул он. Кажется, он вообще не умел разговаривать тихим голосом.
— Да! — проорал я в ответ. Он поневоле заражал своим бурным темпераментом, впрочем, и утомлял тоже.
— Отлично, сейчас сотворим тебе такого же, вот только выпью еще стаканчик. Это несложно…
Кувшин уже почти опустел. Аларик залпом допил его содержимое, стремительно юркнул куда-то и появился через мгновение с новым:
— Вот, нацедил еще…
— Такого же? — переспросил я.
— Да, точно такого же… Красненькое. — Жидкость забулькала в его горле, кадык, на котором росло несколько длинных темных волосинок, стремительно заходил вверх-вниз, потом Аларик пошатнулся, кинулся к выходу, ударился о дверной косяк и едва не упал…
Я поддержал его за сухонькое, но крепкое плечо.
— Спасибо, чурбан неотесанный… — откликнулся Аларик, по всей видимости сильно уязвленный собственной неуклюжестью, и выпрыгнул наружу;
Я поспешил последовать за ним.
Приготовления к алхимическим опытам были не менее стремительны, чем трапеза. Аларик метался то к дому, то к забору, на ходу срывая со ската крыши пучки травы, размахивал седой бородой, потом установил на козлы медный котелок и, пару раз чиркнув березовой корой о покрытый странной пыльцой прут, зажег утлый язычок пламени. Плеснув в котел воды, Аларик на мгновение задумался, воздел узловатый палец в небо, уставился куда-то сквозь меня и бегом кинулся в дом. Оттуда он приволок банку, полную розовых ягод, и немедленно вывалил содержимое в воду — должно быть, им предстояло стать основой диковинного зелья.
— Мы сделаем вторую птицу, птицу-птицевицу, — напевал он, — птиц-птицевич для неотесанного чурбана… Ты чего стоишь?! — вдруг обернулся он ко мне.
— А что?
— А что, е-мое?! Вы только его послушайте!!! Иди лови птицу… Птицу!!!
— Какую птицу?
— Как какую?! Которая останется тебе… Лови птицу с большой головой, а то будет слишком тупой, давай скорее, скорее…
— Но чем я буду ее ловить? — я развел руками.
Алхимик не слушал и уже подталкивал меня к тому месту, где раньше была калитка, при этом он что-то оживленно бормотал себе под нос.
Вытолкнув меня за ограду, он успокоился и вернулся к котлу, подбрасывая туда пучки трав и помешивая странное варево деревянной ложкой, потемневшей от постоянного соприкосновения с диковинным составом.
Я немного потоптался на месте, посмотрел на привязанного к ограде Кеша и направился в сторону леса.
«Ловить птицу? Что за идиотская идея?!»
Немного побродив по опушке, я сорвал травинку, пожевал ее и уселся на холме, разглядывая уходящую вдаль тропинку, хижину алхимика, над которой поднимался едва заметный серый дым, и лесные кущи, изрядно надоевшие мне за время путешествия. В лесу пели птицы, но они были совершенно недосягаемы: ловить их голыми руками было занятием бесперспективным… Вот идиотская ситуация. Придется терпеть бредни экспрессивного старика-алхимика, пока он не сподобится успокоиться и показать мне путь к Катару…
Со стороны хижины вдруг раздался дикий крик. Кажется, это вопил безумный Аларик. Что его так напугало?! Впрочем, скорее всего, у него просто началась белая горячка. Необходимо переждать это его состояние, а потом можно будет узнать у тихого похмельного Аларика направление и двинуться восвояси… Подальше от этого изощренного идиотизма…
Я решил немного вздремнуть, положил руки под голову, прикрыл глаза и почти уснул, когда услышал какой-то странный звук. Жужжание. Словно над ухом вился комар. Только жужжание было много громче. Я приподнял голову и вдруг увидел такое, что волосы у меня на голове ожили и зашевелились…
Прямо надо мной в воздухе завис комар, только размером он был с упитанную лошадь. Фасеточные глазки рассматривали меня с явным любопытством и аппетитом, а длинный хоботок был нацелен прямо мне в грудь… Жужжание оказалось звуком, издаваемым его тонкими крыльями… Они работали с такой скоростью, что их почти не было видно.
— А-а-а-а, — бешено заорал я, вскакивая на ноги.
Мой крик сильно испугал чудовище, оно метнулось в сторону, при этом чуть не завалилось на землю — как вообще такая туша перемещалась по воздуху? — а потом быстро полетело к лесу.
Я же припустил к избушке алхимика, вжав голову в плечи, потому что опасался нападения сзади. Если комарик такого размера сядет мне на спину, он, чего доброго, раздавит, а потом еще высосет из меня, уже мертвого, всю кровь!!!
Аларик сидел возле дома и бессмысленно наблюдал, как бордовая жижа растекается вокруг, котел был опрокинут, козлы лежали набоку, а перепуганный видом монстра Кеш разевал в ужасе массивный клюв, словно хотел что-то сказать и не мог.
— Старый идиот, — заорал я, — ты что наделал?!!
— Тише, юноша, — пробормотал алхимик немного виноватым голосом. — В зелье попал комарик, и только-то… хм… кажется, я переборщил с камельтом — он получился чересчур большим, ты не находишь?
— Он полетел к лесу, — закричал я, — а значит, непременно сожрет кого — нибудь из деревни, и их смерть будет на твоей совести!!!
— Скорее всего… они… как всегда… соберутся все вместе, — задумчиво пробормотал Аларик, — и забьют его камнями… а я — то хорош, перепугался поначалу… ха-ха-ха.
Он бодро вскочил на ноги и принялся судорожно отряхиваться:
— Так, к делу, ты принес птицу?
— Какую еще птицу?! — проорал я. — Ты слышал или нет? К лесу полетело кровососущее чудовище размером с жирную лошадь…
— Чудовище, чудовище… — пробормотал Аларик, — и чего так кричать, все делают ошибки, — его голос становился все громче по мере того, как обретал уверенность, — особенно часто, е-мое, это случается на старости лет.
— Я никогда не делаю ошибок! — выкрикнул я.
Замечу, что впоследствии, по прошествии некоторого количества времени, это утверждение уже не казалось настолько очевидным, мне вообще пришлось пересмотреть свои взгляды и убеждения после того, как я встретил самого себя, но в тот момент, возле хижины алхимика, я был предельно самонадеян.
Аларик уже собирался ответить мне что-то резкое, как вдруг между нами стал вздыматься черный холм, он все рос и рос, при этом его округлый бок стал наползать на меня, и я принялся отступать, пока не уперся в ограду. Холм вздрогнул, потом зашевелился, немного подался вправо, стал стремительно разворачиваться, и неожиданно прямо передо мной оказалась морда гигантского черного муравья. Его фасеточные глаза смотрели прямо на меня, причем как два передо мной, так и три в верхней части головы, впрочем, зрачков у муравья не было, а потому направление его взгляда определить было довольно сложно. Парные жвала едва слышно пощелкивали, мне они показались очень страшными, потому что размером каждое было с мою руку — ему ничего не стоило сделать короткое движение вперед и убить меня. Однако было похоже на то, что насекомое сильно озадачено: должно быть, с подобными нам существами оно еще не сталкивалось и теперь решало, как ему поступить: пройти мимо, не подвергая свою муравьиную шкуру испытанию на прочность, или схватить добычу и потащить в муравейник, чтобы поделиться «вкусненьким» со своей королевой.
Очевидно, что любое действие с моей стороны могло оказаться последним. Почему-то в этот солнечный день умирать очень не хотелось. И я решил подать голос:
— Эээ, господин муравей…
Услышав звук человеческой речи, он резко подался назад, я услышал сдавленный крик алхимика — черная задница припечатала его к стене хижины, — и в следующее мгновение, пробив ограду своим огромным членистым телом, черная тварь побежала к лесу.
Позади у муравья оказалось длинное жало, с него, шипя, падала на землю ядовитая жидкость. Топот гигантское насекомое издавало такой, будто по полю скачет табун упитанных, обожравшихся овса лошадей…
Мое предположение оказалось верным: старик никак не мог прийти в себя после того, как его приложило о стену, он кашлял и бил себя сухим кулаком в грудь.
— Вот скотина неблагодарная, — пролаял Аларик, стараясь подавить приступы кашля.
[hr][br]
Я не злопамятный, я просто злой, а вот память у меня плохая. Совсем склероз замучил: отомщу, забуду, и еще раз отомщу.
|
| |
| |
| коля | Дата: Пятница, 21.12.12, 12:45 | Сообщение # 10 |
|
Санин
Группа: Администраторы
Сообщений: 877
Статус: Offline
| — Может, хватит гигантских насекомых на сегодня? — выкрикнул я. — Ты можешь прекратить действия этого зелья?
— Оно уже завершило, кха-кха, свое действие, к тому же все впиталось в землю…
— Понятно, — мрачно проговорил я, — тогда показывай мне, куда идти к Катару, и я убираюсь из этих ненормальных мест восвояси, мне тут делать больше нечего…
— А как же жители деревни? — Аларик наконец откашлялся и теперь взирал на меня из-под насупленных бровей. — Ты ведь их герой… их спаситель… И ты что же, хочешь бросить их на произвол судьбы?
— Да, — просто ответил я.
— Ну уж нет, — алхимик покачал головой. — Так поступить я тебе не позволю, ступай тогда с миром в неизвестном направлении, надеюсь, тебе посчастливится добраться до города живым, только учти, что в этих лесах все еще встречаются дрофы, кроме того, можно столкнуться с огагулей, да и людоеды-монгры пока еще попадаются… О диких животных лучше и не упоминать. Вперед, мой друг, вперед…
— Может, они, как всегда, соберутся все вместе и забьют этих тварей камнями? — с надеждой спросил я.
— Сильно сомневаюсь, — решительно замотал головой Аларик, — но ты можешь идти. Надеюсь, тебе удастся дойти до Катара на двух ногах? Ха-ха-ха…
— Ну хорошо, — я обреченно кивнул, — если я положу этих тварей, ты обещаешь, что покажешь мне, как добраться до города по безопасной дороге?
— Подробнейшим образом распишу, — заверил меня алхимик, — тебе останется только двигаться сообразно моим указаниям. Хотя боюсь, что ты такой идиот, что все равно заблудишься.
— Отлично, — я ткнул в него указательным пальцем, — ты прав, я идиот, но я на тебя надеюсь и отправляюсь на охоту.
Затем я развернулся, миновал ограду через пробитую муравьем брешь и пошел к лесу, попутно перегоняя в пальцах силу. Если мне повезет и я застану их врасплох, то поединок будет коротким. Несколько огненных знаков лишат чудовищ возможности дышать. Потом мне представилось, что будет, если я немного промахнусь и раненая тварь захочет со мной расправиться. Да уж. Лучше бить наверняка.
— Постой-ка, — закричал алхимик, — а как я узнаю, что ты действительно их убил?
— Я тебе дам честное слово, — разъяренно прошипел я, выведенный из себя его недоверием.
— Честное слово, — Аларик недовольно поморщился. — Что-то мне подсказывает, что твоему честному слову верить нельзя, принеси-ка ты мне лучше жало этого муравья и комариный нос…
— И как, по-твоему, я все это потащу?!
— Ну, как-нибудь постараешься.
— Наверное, мы сделаем вот как, — задумчиво сказал я, — лучше пригнать их сюда, а ты сам уже разберешься с ними, да, пожалуй, так я и сделаю, это будет лучшим выходом в этой ситуации. — Я уверенно кивнул и нарочито поспешно направился прочь.
Аларик сильно забеспокоился и заорал:
— Эй, я тебе верю… Слышишь ты, как там тебя, Жак, я тебе верю… Не гони их сюда… Не гони…
Итак, охота. Занятие не самое скучное, если только знать, где искать дичь. А если не знать? Тогда можно проплутать по лесу несколько дней и никого не встретить, кроме другого охотника, который тоже не знает, где искать живность. В голове моей тем не менее родился неплохой план: чтобы выкурить тварей из леса, я собирался его поджечь. А что? Все равно лет через сто вырастет новый. Судя по размерам этих существ, далеко уйти они не могли. Комар был таким массивным, что ему будет сложно продраться между ветками, то же самое касается и муравья — этот, скорее всего, зарылся где-то в землю и отлеживается. Значит, сжечь предстояло только опушку. Пусть пожар идет туда со стороны леса, а потом я буду ловить этих тварей в поле и убивать. Ветер как раз дул с нужной стороны, удача мне благоволила.
Отойдя на достаточное расстояние, я принялся разбрасывать огненные шары и знаки, пока целая полоса деревьев протяженностью в пятьсот шагов не занялась игривым красноватым пламенем. Вот это уже дело…
Никогда прежде не наблюдал я настоящего лесного пожара. Зрелище, доложу вам, что надо. Стволы потрескивают, когда по ним взбираются тонкие языки, кора сворачивается и чернеет, а листва старится за мгновение и осыпается серым пепельным дождем на выжженную землю.
Теперь я мог спокойно отправиться в поле и приготовиться к встрече с желанными гостями.
Сначала, как и следовало ожидать, из леса появились птицы… Разноцветные — синие, красные, желтые, зеленые, черные, большие и маленькие, длинноногие и длинноклювые, с пушистым оперением и поджатыми розовыми лапками, — все вместе они летели прочь, спасаясь от жара, пепла и гари, которые нес с собой опустошающий лесной пожар. Я проводил их сочувственным взглядом: ради спасения жителей никчемной деревушки птичкам пришлось оставить свои гнезда.
Потом лес покинули мелкие грызуны: полевые мыши, крысы, тушканчики, кроты и прочая живность, словно живой ковер, заполнили опушку леса, поле, они быстро улепетывали по направлению к хижине алхимика. Это вызвало у меня смутные опасения, но остановить всеобщий исход я был уже не в силах.
Звери покрупнее не торопились появляться из леса, наверное, все еще надеялись, что им удастся сохранить привычную среду обитания, но постепенно и им пришлось расстаться с иллюзиями и дать деру, чтобы не быть заживо зажаренными в пламени лесного пожара.
Я спокойно наблюдал, как из леса выбегают кабаны, вежалки, лоси, лисы, прокакуны, волки, медведи, рыси и прочие странные звери, напоминающие одновременно тигра и кенгуру, но, когда я увидел семейство носорогов и одинокого слона, грустно бредущего среди всеобщего хаоса, мне стало немного не по себе…
Наконец, появился муравей. Он гнался за молодым кабанчиком, собираясь, по всей видимости, им позавтракать.
Никогда не думал, что муравьи так прожорливы и белковая пища может их заинтересовать, тем не менее факт был налицо. Быть может, натура этого муравья была хищнической, а может, зелье алхимика так сильно изменило его, что теперь всем другим деликатесам он предпочитал свежее мясо. Как бы то ни было, но, похоже, муравей наконец почувствовал преимущества крупных размеров: кабанчика он гнал с явным удовольствием, пощелкивая жвалами. Три пары лап работали с бешеной энергией.
Знак я создавал непривычно долго — это должен был быть специальный режущий огненный знак, чем-то похожий на секиру, ему предстояло рассечь муравья на две части. Ударить я собирался в то самое место, где две части его тела сходились воедино — в узкое сочленение… Знак рос и раскручивался в пространстве, пока не стал светящимся диском с игравшими на острие огненными бликами. Выбрав момент, когда я буду видеть монстра со стороны особенно хорошо — выбранная позиция позволяла мне нанести только один четкий удар, — я метнул знак. Эффект превзошел все мои ожидания. Гигантского муравья в буквальном смысле разрубило на две половины и… обе они продолжали жить. Задняя упорядочение шевелила мохнатыми лапами, словно эта часть насекомого все еще продолжала бежать вперед, а передняя вдруг развернулась и поползла ко мне. Все это муравей, а вернее то, что от него осталось, проделывал с такой упрямой сосредоточенностью — он не издавал ни единого звука, — что мне стало по-настоящему страшно: страх приковал меня к месту и я застыл, подобно бронзовой статуе короля Георга. Я стоял и стоял, пока передняя половина монстра наползала на меня, щелкая угрожающими жвалами, а потом муравей затих, завалился на бок и застыл без движения, не добравшись до моей великолепной персоны каких-то шести футов. Я приблизился, чтобы рассмотреть бездыханный труп. Творение природы и безумного алхимика Ала-рика было поистине удивительно. Я уже хотел дотронуться рукой до поблескивавшего от влаги волоска, когда муравей вдруг шевельнулся и гигантской лапой ударил меня вдоль тела. Пролетев несколько метров по воздуху, я рухнул на землю, успев разглядеть, как быстро со стороны лесного пожара наползает тьма. Потом глаза мои закатились, и я провалился в спасительный обморок.
Когда я пришел в себя, уже рассвело. Стараясь дышать как можно осторожнее — каждый вдох причинял мне страдания, — я сел и увидел останки гигантского муравья. Похоже, больше ему не придется гоняться за кабанчиками и шевелить своими массивными конечностями. Его фасеточные глаза погасли — раньше они слабо поблескивали.
Дым все еще стелился по земле. Наверное, за ночь я здорово наглотался смрадного дыхания лесного пожара, потому что меня мутило, а в голове как будто бил гигантский колокол боли…
Теперь предстояло встать на ноги, которые никак не хотели меня слушаться: они расползались и сгибались в коленях.
Просто замечательно. Интересно, как я теперь доберусь до цивилизованных мест.
Однако после того, как я все же поднялся, мне стало ощутимо лучше. Похоже, я недооценивал свои регенерационные свойства Рана, нанесенная Каменным Горгулом, полностью затянулась и почти не доставляла мне беспокойства, но ушиб муравьиной лапой стал для моего организма новым потрясением. Я поклялся, что впредь буду вести себя намного осторожнее…
Где бы ни была вторая тварь, связываться с ней я теперь не собирался. Муравей чуть не прикончил меня. Пусть все катится в тартарары, все окружающие поселения и люди в них… Не хватало еще, чтобы я бегал в поисках огромного комара, испытывая жуткое головокружение и боль. Нет. Вернусь к хижине алхимика и скажу, что расправился с двумя насекомыми. Пусть покажет дорогу к городу. И поминай как звали.
Слегка прихрамывая на обе ноги (колени болели с тех пор, как я рухнул на них в подземном ходу), я принялся спускаться с холма и увидел, что избушка Аларика частично разрушена. Животные, в спешке спасавшиеся от лесного пожара, бежали, не разбирая дороги, поэтому снесли часть южной стены, естественно, рухнула крыша. От ограды тоже мало что осталось. Уцелел один-единственный столб с привязанным к нему Кешем. Взъерошенная птица пронзительно кричала… Перепугался, бедняга.
Алхимик сидел рядом, сжав голову руками… Когда я приблизился, он поднял на меня полные страдания глаза.
— Лесной пожар, — проговорил он.
— Да-да, — поспешно сказал я, — я и сам еле успел от него удрать… Но зато мне удалось убить комара и муравья, так что давай, черти схему, как выбраться из этой глухомани, и я убираюсь восвояси.
Аларик поднялся, покопался в карманах и извлек на свет божий пергаментный свиток и чернильный карандаш. Начертав в свитке несколько названий и обозначив ряд пунктов назначения, Аларик протянул мне импровизированную карту, напомнившую ту, что я нашел в кармане рясы брата Жарреро. В голову закрались смутные подозрения, что составителем той карты был тоже алхимик Аларик.
— На вот, может, куда и доберешься… — Кажется, он был безутешен.
Желая как-то компенсировать ему потерю избушки и обман, на который я невольно шел. потому что был не в силах сражаться с комаром, я отдал Аларику старую, сильно поврежденную влагой карту…
— Тут имеется некоторая неточность, — я ткнул пальцем в обитель, — можешь стереть.
Посерьезнев лицом, алхимик некоторое время читал карту, потом сказал «Спасибо!», убежал куда-то и приволок мне копченую индейку:
— На вот, в дороге пригодится.
Спрятав свиток и индейку, пожалованную мне алхимиком, в дорожный мешок, я направился прочь. Но напоследок еще раз обернулся, когда меня отделяли от хижины добрых сто шагов.
Кеш положил свою большую голову на плечо Аларика, а тот улыбался каким-то своим мыслям — впоследствии я узнал, чему он так радовался. Должен признаться, что мне стало грустно. Ведь с моим приятелем, таким сильным и верным, мне предстояло расстаться. Я опять оставался один. Всем прочим птица предпочитала своего создателя несмотря на то, что, по моему разумению, алхимик был довольно мерзким типом.
Наверное, все же восприятие сугубо индивидуально. Вот и женщины некоторые… Казалось бы, ну что она может находить в таком кретине. АН нет! Что-то есть такое, что их привлекает. Быть может, в этом кретине проглядывает сам творец. А быть может, и сам творец был кретином.
Так, размышляя, я повернулся и двинулся прочь по дороге, которая должна была вывести меня к цивилизованным местам. Через некоторое время начал моросить мелкий дождь.
А за моей спиной, возле хижины алхимика, земля внезапно вздыбилась, и кроваво-красное нечто стало постепенно выползать на поверхность. Его размеры были поистине титаническими.
— Жа-а-а-к, — услышал я безумный жалобный крик Аларика, — Жа-а-а-ак, выручай! Кажется, у нас тут дождевой червь!
Недолго думая я припустил по тропинке прочь: мало ли что там еще выберется из земли возле хижины этого безумца. А меня ждет впереди великое будущее. Не стану же я рисковать им ради пустого — спасения жизней мерзких стариков — алкоголиков от гигантских насекомых. Еще некоторое время я слышал его вопли, а потом убежал слишком далеко…
Кошмар восьмой
ДУРНЫЕ СТОРОНЫ
История Вселенной — это движение от мира иррационального — хаотичного, жестокого, безрассудного и бессмысленного — к миру рациональному — гармоничному, прекрасному, пронизанному огромным количеством связей — точных и аккуратных. Бог — творец, стоявший у начала времен, был, по сути, помешанным — с нашей точки зрения.
Чарльз Плэтт. Беседа с Филипом Диком
Через некоторое время тропинка стала взбираться на пригорки, петлять между бугорками причудливо вздыбленной земли, потом пригорки превратились в холмы, которые становились все выше и выше, и я понял, что, похоже, забираюсь в горы. Избегая скалистых образований, которые местами стремились выбраться на поверхность из влажной почвы — они росли, подобно деревьям, правда, слава темным богам, не очень высоко, — я продолжал двигаться вперед, но мое продвижение заметно замедлилось.
А вскоре оно и вовсе прекратилось — я выбрался к глубокому песчаному откосу. Откос был слишком крут. Он уходил вниз почти отвесно. Чтобы спуститься, мне необходимо было изобрести что-то особенное.
Жалко, здесь не было канатной дороги — я как-то видел такую в Вере. Схватился за перекладины, разбежался — и на огромной скорости слетаешь вниз. Дорога всем была хороша, только время от времени кто-нибудь из горожан забывал, что держаться надо крепко, отпускал руки и падал на мощенную булыжником мостовую. Вот смеху-то было, когда его потом отдирали от камня и собирали по кусочкам, чтобы похоронить….. Да, а однажды крепление каната наверху расшаталось, а потом развалилось, канат оборвался, и несколько спускавшихся вниз и крепко державшихся за перекладины горожан приложились о булыжник. Получилось тоже весьма забавно. Те, что стояли внизу, животы надорвали. Разумеется, не те, которых зашибло упавшими, а те, что стояли подальше… В общем, канатная дорога — развлечение во всех отношениях веселое…
Здесь канатной дороги не было. Жаль. Значит, придется придумывать что-то особенное.
Я обвел взглядом окружающее пространство. Меня обнадежил тот факт, что внизу, среди непролазной лесной чащи, виднелась широкая дорога. Не звериная тропка и даже не вытоптанная случайными людьми поросшая травой тропинка, нет, это была самая настоящая дорога, по которой много и часто ходили люди. Немного севернее я разглядел блестящую воду большой реки, излучина терялась в густом ельнике и зарослях дикого есеня.
Вот чертов алхимик, про обрыв он ничего не говорил, похоже, я снова доверился тому, кому не следовало. Хорошо бы его сожрал тот самый гигантский дождевой червь. Теперь становилось ясно, чему он так радовался, когда стоял в обнимку с птицей и провожал меня. Наверное, подозревал, что лесной пожар моих рук дело.
Спуститься вниз мне могла помочь только магия. Я стал припоминать уроки ведьм, стараясь нащупать в памяти какое-нибудь подходящее случаю заклинание, но голова моя за время путешествия порядком опустела. Казалось, кто-то большой и грузный схватил меня, перевернул вверх ногами и вытряс все полезные и нужные знания. Потом что-то мелькнуло, меня осенило, я вспомнил слова и горловые звуки, которые использовала Габи, чтобы поднять в воздух бревно, на котором я делал пируэты.
Слегка потренировавшись, я пощелкал пальцами и спел несколько нот. Голос у меня, конечно, не то что у Габи, но тоже очень даже ничего… Наконец я решился, нараспев выкрикнул каббалистическую тарабарщину, подражая Габи, и принялся плавно проводить в воздухе линии, а напоследок выставил ладонь в сторону основания обрыва. Через некоторое время воздух загустел, стал фиолетово-черным с прожилками красного, а потом что-то полыхнуло, меня сбило с ног, даже показалось, что я подхвачен черным вихрем, мгновенно слетаю с обрыва вниз и оказываюсь прямо под ним, на опушке. Однако уже в следующее мгновение я стоял на том же самом месте, где и прежде, причем в самой нелепой позе.
— Тьфу ты! — с досадой выкрикнул я…
Я мог бы поклясться, что внизу какая-то бойкая фигурка, одетая в коричневый жилет и темные штаны, нырнула в лес и исчезла. Еще секунду назад там никого не было… Что за странное предчувствие неприятностей…
Заклинание не сработало. Теперь это стало очевидным. Расстроившись, я направился вдоль обрыва, и, о чудо, за рощицей вдруг открылся почти горизонтальный спуск. Зачем я расходовал силы и творил заклинание — надо было всего лишь пройти чуть дальше. Здесь обрыв просел под тяжестью скалистой породы, и насыпь позволила мне спрыгнуть в песок и быстро спуститься вниз, увязая по самые щиколотки…
Оказавшись на опушке леса, я остановился как вкопанный, потому что у деревьев меня поджидал некто, чья внешность поначалу показалась мне очень знакомой, а потом жутко испугала меня.
Одетый в точно такой же жилет и бархатные штаны, как и у меня, некто очень похожий на вашего покорного слугу глядел на меня со странным выражением в темных глазах. Лицом он напоминал меня, но, несомненно, его черты были куда резче и агрессивнее: между бровей у него залегла глубокая морщина, скулы заметно ходили вверх-вниз, а крылья носа напряженно раздувались. Потом он сделал шаг вперед, приложил руку к груди и слегка поклонился…
— Мое почтение, повелитель, — сказал он. Голос у него оказался утробный и низкий, он даже немного порыкивал, этот странный субъект.
— Ты кто? — Я испуганно приблизился, внимательно всматриваясь в его лицо.
Происходящее начинало меня пугать все больше и больше. Если все, что со мной случилось раньше, носило вполне реалистичный характер и было замешано на физиологии и религиозной почве, то теперь я, ко всем прочим злоключениям, умудрился встретить самого себя. Похоже, правда, что в этом я целиком и полностью был виноват сам, перепутав заклинание темной магии.
В целом лицо двойника мне понравилось, хотя он был довольно лохматым. Взгляд, пожалуй, слишком насмешливый и колкий, и горбинка на носу великовата, но вообще-то мой двойник был весьма симпатичным юношей. Вот только агрессия, которая читалась в его осанке и выражении лица… Волосы его были темнее, чем мои, и еще я уловил, что в его глазах таилось что-то очень и очень неприятное и чем-то мне угрожавшее.
— А кто бы ты думал я есть? — вопросом ответил он на мой вопрос. — Теперь я везде буду тебя сопровождать… Я воплощение твоих дурных сторон. Обычно колдуны вызывают меня, чтобы использовать для защиты.
— Для защиты? — озадаченно переспросил я.
— Я тебе еще пригожусь, вот увидишь, повелитель.
— Чем ты можешь мне пригодиться, — самодовольно сказал я, — я и сам очень неплох в деле.
К тому времени уверенности в собственных силах у меня было уже столько, что она буквально выпирала наружу, на лице моем читалось выражение безграничной гордости собой, любимым, я ощущал могущество и необыкновенную ловкость.
— Ну да ладно, — внезапно передумал я, — как там тебя звать?
— Поскольку я несколько неполноценен, — признался мой двойник, сжав губы (наверное, это признание далось ему нелегко), — и получился в некотором роде благодаря тебе, можешь звать меня просто Ж.
— Просто Ж? — переспросил я.
— Именно, — он сложил руки на груди, — я же что-то вроде малой части твоей широкой натуры, Жак, воплощения твоей натуры. Посему я Ж, и больше никто.
— Хм, Ж, а что ты умеешь? Ловкий спутник мне бы вполне пригодился…
— Я умею, например, определять направление, я хорошо знаю, куда нужно идти, чтобы добраться до цивилизованных мест. — Он помолчал, выжидающе на меня глядя, словно знал, что мне необходимо как воздух. — К тому же у меня куда больше силы, чем у обыкновенного человека, так что я легко разберусь с любыми…
— Направление… — перебил я его, — отлично, считай, что ты принят в команду…
Он улыбнулся одним уголком рта: получилась довольно зловещая ухмылка, но все же лучше, чем выражение каменного лица, пугавшего меня своей неподвижностью и веющей от него агрессией.
— Итак, куда нам идти? — спросил я.
— Смотря куда нам нужно, — ответил он в тон.
— Я бы предпочел оказаться в крупном городе.
— Это должен быть город живых или город мертвых?
— Ты что это?! — вскрикнул я. — Город живых меня бы вполне устроил, и чтобы дамочки были поаппетитнее… и тоже живые…
«Ценное уточнение. А то придем в город, где все живые, кроме дамочек…»
— Я понял, повелитель, — он опять поклонился мне и указал куда-то через лес, — ты предпочитаешь живых мертвым и аппетитных неаппетитным… Ты питаешься людьми?
— Да нет же… Я просто хочу в нормальное цивилизованное место.
— Тогда нам туда, но, я полагаю, что ты предпочел бы идти по дороге…
— Да уж, по дороге было бы лучше…
— Тогда нам следует идти по дороге…
— Ну идем…
— Идем, повелитель… — Он по-прежнему стоял на месте и не двигался, пока я не понял, что он хочет, чтобы я шел впереди.
Как только я пошел к дороге, Ж зашагал следом.
— Ты не мог бы идти рядом со мной? — попросил я. — Мне не очень нравится, когда кто-то находится у меня за спиной.
— Конечно, повелитель…
Он пошел рядом. Некоторое время, сохраняя молчание, мы вышагивали по дороге, пока я не стал замечать, что у него довольно странная походка. Он словно пританцовывал при ходьбе. Постепенно это стало меня сильно раздражать.
— А чего ты так странно ходишь? — спросил я.
— Это твоя походка, повелитель…
— Да? — Я стал приглядываться к своему шагу и понял, что он абсолютно прав: я пританцовывал точно так же.
Тогда я стал идти более прямо, старался ставить ступни ровнее, однако мне быстро надоело следить за своей походкой. Идиотское занятие, скажу я вам.
Дорога становилась все шире, и вскоре мы увидели впереди вкопанный неглубоко в землю указатель. Он немного покосился и теперь почти наверняка был неточен, и все же этот первый признак цивилизации был явным предвестником того, что мы движемся в нужном направлении. На указателе черной краской кто-то вывел «Танжер». Насколько я знал, Танжер — не самое плохое место. Там можно было выгодно устроить личную и, общественную жизнь.
— Ну вот, похоже, от тебя есть толк, — я обрадованно хлопнул Ж по плечу.
В ответ он хмыкнул и хлопнул меня по плечу так, что я едва не упал.
— Ты что это?! — сердито выкрикнул я.
— Пытаюсь походить на тебя. — Он важно надул щеки и задрал вверх подбородок…
— Очень похоже… — ворчливо проговорил я, — ладно, пошли дальше… Путь неблизкий.
Мы продолжили наше путешествие… Между тем оно становилось все более тягостным. Мой спутник излучал темную и неприятную ауру. Распространяясь вокруг, она наполняла меня раздражением. Казалось бы, все в нем было обыкновенно, но почему-то он вызывал жуткую неприязнь. Может, походка? Или выражение самодовольного лица? Или все вместе. Не знаю, чем закончилось бы наше путешествие. Может, я поджег бы его и он убежал через лес, может, еще что-нибудь сделал с ним, настолько он был невыносим, но вдруг на дороге послышался стук копыт, а потом появился рыжеволосый всадник на крупном жеребце вороной масти. Он был одет в темные пыльные тряпки, наверное, давно был в пути, а за плечами у него развевался плащ, настолько дырявый, что края его напоминали бахрому…
Всадник уставился на нас с нескрываемым любопытством. Он подъехал и осадил коня.
— Эй. близнецы! — гаркнул он, раздувая волосатые ноздри.
— Да, — поспешил ответить Ж, приближаясь к нему.
Он замер возле всадника, вглядываясь в мясистое жесткое лицо. Всадник в свою очередь рассматривал его. Так они глазели друг на друга некоторое время.
— Как я могу проехать к людям? — спросил наконец воин.
— Гляди, я покажу… Во-он там… — Ж сделал жест рукой за спину всадника, так что тот невольно обернулся…
Мгновенным движением Ж вдруг выхватил меч из привешенных к луке седла ножен и всадил длинное лезвие в живот несчастного. Все это мой «близнец» проделал с такой бешеной скоростью, что я не успел даже вскрикнуть от неожиданности.
Всадник все еще держался в седле, когда Ж проворачивал лезвие, наматывая на каленый металл кишки. На лице его при этом отражалась стойкая сосредоточенность. Потом рыжеволосый незнакомец захрипел и повалился на землю, словно мешок. Кровь струей хлестала из развороченного живота, а Ж весело захохотал и принялся размахивать над головой оружием, с которого в разные стороны полетели густые брызги.
— Ты что, свихнулся? — заорал я, вытирая испачканное лицо. — Ты что наделал, черт тебя дери?
— Теперь у нас есть лошадь, нужно мыслить практичнее, — рассмеялся мой спутник: похоже, убийство здорово поправило его мрачное настроение.
— Ты что, вздумал меня поучать? Мы же его даже не знали.
— А мне наплевать! — Он прыжком забрался в седло и погладил черного жеребца, трясущего головой и вращающего кровавым глазом, за ухом. — Познакомься ненадолго с новыми хозяевами. Это — Жак, а это его худшие стороны — Ж. Давай, повелитель, забирайся ему на спину, — крикнул он, — хватит торчать над дохляком.
Рыжеволосому уже было не помочь, поэтому я запрыгнул на коня. Устроившись за спиной двойника, я все еще испытывал дикое раздражение.
— Тронулись, — сказал Ж и пришпорил скакуна.
С практической точки зрения он оказался прав: наше передвижение существенно ускорилось. Деревья замелькали по правую и левую сторону, ветер хлестал нам в лицо, а время от времени какая-нибудь низкая ветка пребольно била меня в лоб, так что я вынужден был пригибать голову к плечу Ж. К шестому часу бешеной гонки конь стал уставать, однако Ж продолжал всаживать шпоры в его ходившие ходуном бока.
— Вперед, скотина! — весело орал он. — Что, Жак, я был прав насчет коня? Скоро мы уже будем на и, месте…
— Прав, прав, — бормотал я…
— Жалко, всадник был один, дальше доехали бы…
Что он имеет в виду, я понял, когда конь тяжело рухнул, подогнув под себя усталые колени, после чего они с хрустом сломались. Нас сбросило с его спины, я врезался плечом в ствол дерева и там остался лежать, услышав за спиной, как бешено хохочет Ж. Потом у меня помутилось в глазах…
Когда я пришел в себя, то первое, что увидел, был все тот же злополучный Ж, готовивший на углях восхитительное с виду мясо. Мелко нарезанные кусочки шипели, жир капал прямо в огонь, а запах распространялся далеко вокруг.
— Будешь есть, повелитель? — поинтересовался Ж и хитро уставился на меня.
— Ты что, ходил на охоту? — Я приподнялся на локте, не сразу сообразив, откуда взялось мясо.
— Какая охота, эта конина… — откликнулся Ж.
— Черт возьми, — преодолевая мучительную боль в плече, я сел, — ты же загнал коня…
— Да, — удивленно сказал Ж, — а как еще можно ездить на этих зверях? Гнать их, пока хватает сил…
Он сделал вид, что держит поводья и хлещет воображаемую лошадь плетью:
— Только так, а потом их можно съесть.
— Ладно. — Я поднялся, разговор, кажется, был совершенно бесполезным: у него была своя, особенная логика и переубедить Ж не представлялось возможным.
Следовало подкрепиться.
— Нам уже недалеко, — заметил Ж, протягивая мне увесистый шампур, — скоро будет небольшое поселение, там мы остановимся и заночуем, а оттуда уже просто добраться до Танжера. Как видишь, я оказался тебе очень полезен, повелитель… Да, кстати, нам следует спешить еще и потому, что нас могут настигнуть друзья того рыжеволосого всадника. Что-то подсказывает мне, что кое-кто уже идет по нашему следу…
— Кое-кто? — переспросил я.
— Ну да, — он неопределенно махнул рукой, — он был там не один, я слышал, как они пробирались через лес, небольшой отряд… человек пятнадцать, похоже, настоящие воины, отбились от войска и заблудились. В этих местах это довольно просто.
— Человек пятнадцать?! — Я вскочил на ноги.
— Не беспокойся, повелитель, всадник среди них был всего один, они посылали его в разведку, это я так ловко направил наш путь, что мы его встретили. Теперь у них больше нет разведчика и нет лошадей, так что мы их сильно обогнали…
— Как же тебе удалось все это спланировать? — Я озадаченно замер, позабыв на время про мясо.
— Ну, это было не очень сложно, учитывая мои инстинкты. — Ж скромно потупился.
— Черт возьми, да ты ведь втравил нас в историю…
— Все будет в порядке, повелитель, сейчас я нарежу много-много мяса про запас, и мы двинемся в путь…
Он направился с мечом убитого воина к туше его загнанного коня и принялся отрезать огромные ломти мяса, потом сложил их, скрепил воедино и закинул трофей на спину. При этом багровые капли залили все вокруг и сам он тоже весь вымазался к крови — руки, лицо, волосы, одежда, а глаза его светились торжеством.
— Мы можем идти, повелитель.
Я некоторое время с ужасом взирал на своего окровавленного спутника, а потом кивнул. Мы пошли по дороге через лес. К виду крови я уже начинал привыкать, но к повадкам Ж привыкнуть было не просто. Лучше всего будет отделаться от него при первой же возможности. Но со всей осторожностью. У меня в глазах все еще стояло ужасающее зрелище: Ж всаживает клинок в живот всадника, тот откидывается назад, а мое демоническое творение начинает прокручивать меч, с наслаждением наблюдая, как с бульканьем и чавканьем разрывается живая плоть. Мне стало нехорошо. Я обернулся на ходу. Ж шагал с сосредоточенным лицом, весь обвязанный связками мяса и перепачканный застывающей кровью. Появился бы сейчас из леса кто-нибудь большой и откусил ему голову. Вот бы я порадовался. Пожалуй, даже обет бы какой-нибудь дал по этому случаю. Например, никогда не произносить заклинаний, которых не знаю. Или обет безбрачия… Да, пожалуй, безбрачие в самый раз по такому случаю… Я, правда, уже несколько раз давал этот обет, но кого это, в конце концов, волнует.
Через некоторое время мы вышли к небольшой деревушке. Она располагалась на холме, красивые деревянные домики взбирались по его пологому склону и прятались за гребнем холма, слева деревушку огибала речка, в прозрачной воде, раскинув искристые лучи, играло солнце. Похоже, деревня была благословенным краем для местных жителей. Над трубами домов курился дымок, громко закричал петух, ему ответили еще несколько. Слева на склонах холма росла кукуруза, а ближе к реке сахарный тростник.
[hr][br]
Я не злопамятный, я просто злой, а вот память у меня плохая. Совсем склероз замучил: отомщу, забуду, и еще раз отомщу.
|
| |
| |
|
|
 |
|  |
|
